Алекс Айнгорн - Сердце и корона
— Вот как? Он, что… болен?
— Как будто, нет, мадам, — удивленно ответила камеристка. — От той крепости дня три-четыре пути. Кто угодно вымотается.
Королева кивнула, продолжая изучать свое отражение.
— Если хотите, мадам, я могу помочь вам наложить на щеки румяна. Так многие дамы делают, чтобы оттенить свою красоту.
— Нет, лучше не надо. Не будем убеждать никого, что я здорова и счастлива, мне все равно не поверят. Принеси-ка мне лиловое бархатное платье.
— Вот это, с вышитыми голубыми цветами?
— Да, его, пожалуй, я и надену.
Жанна помогла ей надеть платье. Королева опустилась на стул, переводя дыхание.
— Теперь причеши меня. Поглядим, на что я буду похожа.
— Сделать узел на затылке, мадам?
— Да, только оставь пару локонов по бокам. Хорошо хоть волосы сами вьются, и не нужно возиться со щипцами. Теперь… Дай мне ожерелье из бриллиантов. Их сияние должно отвлечь взоры от лица.
— Готово, мадам. Ну как, вам нравится?
Изабелла критически осмотрела себя и горестно вздохнула.
— Нет. Будем искренни друг с другом, Жанна. Давай-ка снимай украшения и платье. Будем все начинать сначала…
Первому министру королевства привиделся сон, как будто сном как раз были события последних дней, и он все так же узник крепости, и манящая его свобода по-прежнему оставалась за узким решетчатым окошком под потолком камеры. Проснувшись от скрипа двери, он был уверен, что это надзиратель решил заглянуть к нему, чтобы проверить, жив ли он еще.
— Я жив, не надейся, — пробормотал он в полудреме.
— Господин маркиз?
Орсини подскочил. Над ним стоял слуга.
— Я позволил себе потревожить вас, господин маркиз. У вас осталось совсем немного времени, если вы не хотите заставлять ее величество ждать.
— Нет, конечно, благодарю вас. Я, кажется, заснул?
Отмывшись как следует после всех своих злоключений, в гардеробной он нашел новую одежду, и переоделся в темно-зеленый камзол с серебряным галуном. Теперь он вполне мог показаться при дворе.
Королева ожила, узнав о приезде Орсини. Ее измученное, потухшее сердце снова наполнилось огнем и радостью предстоящей встречи. Казалось, она готова была встать со своего трона и броситься навстречу первому министру, который подходил к ней неспешным размеренным шагом. Бедняжка! Она принадлежала к несчастной породе людей, которые сами крушили свое счастье. Разве знала насмешница-королева, что человек, которого она попирала ногами, безжалостно пройдет мимо ее любви, не заметив ее, и захочет повести к алтарю скромную служанку! Она сломила непомерную гордыню Орсини и надежду на свое собственное счастье. Орсини был уверен, что в глубине души Изабелла презирает бедного простолюдина, таившегося в надменном министре, втором лице в королевстве, который отчитывался только перед королевой и подчинялся только ей.
Орсини приближался к трону, позволяя всем восхищаться своей особой и заодно постепенно возвращая уверенность в себе. Его светлые глаза внимательно оглядели Изабеллу, и она чуть заалелась. Он нашел ее все еще красивой и нежной, хотя в этой красоте было что-то от прелести надломленного цветка. Все-таки очарование двадцатилетней девушки устояло перед невзгодами последних месяцев. Изабелла чувствовала, что Орсини изучает ее, и замерла, стыдливо трепеща. Конечно, она пока не была такой блестящей красавицей, как год назад, а вот Орсини ничуть не переменился. Он никогда не был писаным красавцем, и заключение мало отразилось на его высокой худощавой фигуре и резко очерченном лице с удлиненным тонким носом, выдающимися скулами и огромными, ледяными, серо-сизыми, как дым, глазами.
— Счастлив снова видеть ваше величество, — проговорил Орсини, отвешивая изящный поклон.
Она улыбнулась.
— Здравствуйте, маркиз. Мы все рады вам, — она протянула ему руку, и министр запечатлел на ней холодный церемонный поцелуй.
— Сочувствую вам в вашем горе, — громко и отчетливо, с оттенком насмешки проговорил он. Изабелла дрогнула, как от удара. Орсини, который больше двух месяцев провел на грани жизни и небытия, уставший, замученный, продолжал издеваться над ней, нанося раны ее гордости. Он прекрасно знал, какое для нее облегчение смерть Иакова. Орсини увидел, что королева обижена и растеряна, и невольно смутился, однако наружно никак не показал этого. Он остался бесстрастен. Желая загладить сорвавшуюся с языка злую фразу, он добавил:
— Однако надеюсь, ваше величество в добром здравии. Я счастлив, мадам, что вы вспомнили обо мне. Я вам глубоко благодарен. Ваше доверие ко мне переходит всякие границы, то есть, я хочу сказать, вы слишком добры.
Изабелла видела, что он не нарочно норовит рассердить ее, а неподходящие слова вырываются у него невольно, и он, собственно, не держит зла на нее. Это утешило ее, ведь и сама она когда-то грешила слабостью к обидным остротам.
— Расскажите же нам, маркиз, как вы посчастливилось выжить в этой ужасной крепости. Граф де Бонди описал ее жуткими красками… Это, должно быть, правда?
«Неужели она думает, что я стану рассказывать при всех них, что я пережил, — думал Орсини. — Да какое дело всем этим напомаженным румяным дамам и их откормленным кавалерам до меня и того кошмара, который мне довелось пережить? Это что им, развлечение? Как же, нужно мне, чтобы они сочувственно вздыхали и лицемерно клялись, что сходили с ума от волнения за мою судьбу!»
— Я не намерен обсуждать это, — сказал он, глядя куда-то в сторону.
— Сегодня лучше говорить о чем-нибудь другом. Хоть о погоде…
— Я надеюсь, маркиз де Ланьери, — произнесла королева, пропуская мимо ушей дерзость Орсини, — вы готовы завтра же приступить к вашим обязанностям.
— Завтра? Почему же не сегодня, мадам? Разве я был уволен и сейчас не являюсь первым министром?
Она утомленно откинулась на своем позолоченном троне, и мэтр Бальен озабоченно подался к ней. Ее внезапная слабость не прошла незамеченной, и по зале пробежал шепоток.
— Довольно с меня, хватит, — прошептала она едва слышно. — Аудиенция окончена, — сказала она. — Дайте мне покой…
Королева призвала к себе Орсини ранним утром следующего дня. Он искренне удивился, застав ее в черном дорожном платье.
— Вы уезжаете, мадам? — воскликнул он, входя в ее уютный кабинет. Она напряженно улыбнулась.
— Присядьте, маркиз.
— Садиться? Я постою, мадам, благодарю вас.
Ей доставило удовольствие видеть, что он встревожен.
— Я прошу вас, Орсини, сядьте. Мне нужно многое вам рассказать, очень многое… Вы удивитесь, быть может… Я тоже сяду… рядом с вами.
