Сюзанна Энок - Грех и чувствительность
– Валентин! Я могу считать его отвратительным, но определенно не хочу, чтобы он совершил самоубийство.
– Тогда ты можешь надеяться, что он не сделает этого, а я буду надеяться, что сделает, и все мы исполним свой долг.
– Но что ты написал? – настаивала она.
У Элинор есть неприятное свойство характера: ее очень трудно отвлечь. Валентин шумно выдохнул.
– Я написал, что узнал о том, насколько велик его долг, и что он теперь ответственен передо мной за него. И что если он не желает, чтобы я применил силу с соответствующими последствиями, то ему нужно строить планы о том, как покинуть страну.
Ее мягкие губы сжались.
– Спасибо. Тем не менее, я должна признаться, что чем больше времени проходит после этого инцидента, тем сильнее мое желание самой встретиться с ним и ударить его в нос.
Она снова проявляет эту черту, эту странную независимость, это желание делать все самой. Учитывая, как много опыта Валентин приобрел, общаясь с женщинами, то, до какой степени Элинор приводила его в замешательство, было просто поразительно. И хотя у него было слишком мало моральных принципов, он все еще осознавал, что тот уровень возбуждения, который он ощущал рядом с ней, был совершенно неприемлем, и это возбуждение нужно подавить и задушить. Чертовски трудная перспектива для человека, который больше привык потворствовать своим страстям, чем подавлять их.
Пока она молча сидела напротив него, Валентин сосредоточил свои мысли на уродливых женщинах и на проигрыше в фаро. Это не особенно помогло, но чем больше он думал, тем меньше мог сосредоточиться на чем-то кроме одной-единственной девушки.
Эта единственная девушка пошевелилась на своем сиденье.
– Сколько тебе пришлось заплатить? – спросила она.
– За что?
Она издала нетерпеливый звук.
– За расписки Стивена. Чтобы перекупить его долги. Сколько все это стоило тебе?
Как он мог рассказать ей о том, что величина долгов Кобб-Хардинга ужаснула его? И не просто большая сумма, а небрежное отношение к ней? Идея этого ублюдка о решении своих денежных проблем привела Валентина в ярость, но он не хотел, чтобы она узнала и об этом. Маркиз Деверилл не злится и не расстраивается из-за других людей – или из-за их дилемм – если только это напрямую не затрагивает его.
– Почему ты интересуешься? – вместо этого спросил он. – Если, конечно, ты не испытываешь желания возместить мне потраченные средства и получить их в свою собственность. Я бы не рекомендо…
– Это простой вопрос, – прервала его Элинор, сложив руки на своей прекрасной груди.
– Да, я полагаю, что это так. И я «просто» не собираюсь отвечать на него.
– Думаю, что я имею право знать.
Валентин покачал головой.
– Я сказал, что позабочусь об этой проблеме, и я сделал это. Детали остаются на мое усмотрение. Достаточно сказать, что Стивен Кобб-Хардинг – это беспечный человек, который не заслуживает тебя даже при самых лучших обстоятельствах.
Кажется, это на мгновение остановило ее, но как только маркиз начал потихоньку расслабляться, она наклонилась вперед и прикоснулась к его колену.
– Ты очень хороший человек, – прошептала она, ее голос слегка дрожал.
Эмоции в ее голосе обеспокоили его.
– Господи Боже, не вздумай произносить ничего подобного. Я получаю больше удовольствия, издеваясь над Кобб-Хардингом, чем помогая тебе. Это не слишком хорошо.
– Убеждай себя во всем, что хочешь, но ты впустую сотрясаешь воздух, если пытаешься убедить меня. Ты ведь заставляешь человека покинуть страну, потому что он напал на меня.
Валентин приподнял бровь.
– Твоя вера в меня несколько тревожит. Мне придется сделать что-то бесчестное, чтобы убедить тебя в своем плохом характере.
Она рассмеялась; звук ее смеха стал ему с недавнего времени удивительно привычным, и нелепо приятным на слух.
– Только не сегодня ночью, будь так добр.
– Отлично. Тогда в другое время.
Элинор замолчала, и на некоторое время он оставил ее в покое. Заявление о том, что она желает пойти поплавать звучало достаточно невинно, но маркиз знал ее слишком хорошо, чтобы осознавать, что она невероятно нервничала по этому поводу. Леди могли купаться в Бате, но это считалось целебным средством. Берег в Брайтоне также привлекал сторонниц женского купания, но в добавление к их ужасным одеяниям, обстановка там не располагала к одиночеству и игнорированию приличий, которые интересовали Элинор Гриффин.
Что до себя, то Валентин мог только восхищаться небывалой сдержанностью, которую он демонстрировал в ее присутствии. Мысленно маркиз раздевал ее и занимался с ней любовью в течение нескольких дней, но это не в счет. Он был добропорядочным. «Хорошим», как она назвала его. Вероятно, это был самый странный ярлык, который к нему когда-либо приклеивали, но время от времени он почти наслаждался им.
Карета свернула на более ухабистый участок дороги, и маркиз наклонился, чтобы отвести в сторону занавеску на окне.
– Мы почти на месте, – заметил он, удивившись легкой дрожи возбуждения, которая пробежала по его телу. Во имя Люцифера, это же она собирается плавать, а он даже не собирается наблюдать за этим.
– Хорошо. Я попытаюсь не задерживаться надолго.
– Занимайся этим столько, сколько хочешь, Элинор. Это твой момент свободы.
Он услышал ее тихий вздох.
– Да, я ужасно смелая, не так ли?
Валентин сел прямо.
– Так и есть. Я начинаю понимать, что ты делаешь заявления не для всего мира, а для себя. – Он мысленно улыбнулся. – И, кроме того, если это не удовлетворит свои стремления, то я все еще смогу устроить для тебя поездку на воздушном шаре или путешествие в Конго.
Со смешком, Элинор выглянула с окошко со своей стороны.
– Я запомню это. – Затем ее губы превратились в прямую линию. – Снаружи так темно, не правда ли?
– Я установлю факел на краю водоема. И я буду поблизости, охраняя тебя. Но если ты не хочешь этого делать, я…
Карета с толчком остановилась, и она встала.
– Я хочу это сделать, – ответила девушка, поворачивая ручку и открывая дверцу.
Кучер спустил вниз ступеньки, и Элинор вышла из экипажа впереди Валентина. Он предпочел бы, чтобы они вышли в другом порядке, на тот случай, если кто-то слонялся поблизости, но он выбрал этот пруд вовсе не случайно. Водоем граничил со старой церковью и использовался для редких крещений по воскресеньям, а в остальные дни был заброшен.
– Сюда, – проговорил он, снимая один из фонарей с задка кареты и предлагая ей свободную руку. Элинор взяла его за предложенную руку, ее неприкрытые перчатками пальцы были теплыми и слегка дрожали.
Они прошли через узкий участок луга между прудом и дорогой, затем вошли в небольшую, темную дубовую рощицу, которая окружала водоем. Элинор остановилась у покатого берега пруда, чтобы вглядеться в освещенную фонарем темноту.
