Кэрри Лофти - Поцелуй воина
Главный среди стражников неуверенно переглянулся с другим, но меч не опустил.
– Не важно, кто ей покровительствует: эту женщину обвиняют в многочисленных долгах, нарушении договора о продаже и подстрекательстве к беспорядкам. Она предстанет перед судом за свои преступления и будет наказана в соответствии с ними.
Взгляд Ады метнулся к Габриэлю со скоростью кролика. Опиум. Долги. Работорговец, который потерял свой прелестный товар. Прошлое настигло ее, и ее бледное вытянувшееся лицо признавалось во всех грехах и пороках. Она не могла бы рассказать о стыде так красноречиво, как это делало ее лицо.
– Понимаю, – прошептала она. – Я пойду с вами. Но пожалуйста, не причиняйте вреда этим людям.
Ее пальцы расслабились, и она отошла от Габриэля.
– Ада, не надо, – сказал он.
– Я должна. Надо все исправить, а потом мы сможем начать заново.
Ему хотелось крепко ее обнять, стать щитом против ее судьбы. Но старший из стражников опустил свое оружие, и Ада оказалась в его власти. В ее осанке не было покорности, только непоколебимое, гордое принятие своей ответственности.
– Куда вы забираете ее? – спросил Габриэль.
Старший стражник проигнорировал его.
– У вас есть оружие, сеньорита?
Ада молча опустилась на колено и, достав кинжал из сапога, бросила его себе за спину. Он с лязгом упал к ногам Бланки.
– Это все.
Связывая веревкой запястья Ады, главный бросил равнодушный взгляд на их маленький отряд.
– Ее будут судить завтра утром во Дворце правосудия.
Голос Габриэля умер прямо в его горле. Слова стояли там, невысказанные, пока он смотрел, как стражники растворяются в темноте и Ада вместе с ними. Она ни разу не оглянулась. Он смотрел, пока от нее ничего не осталось – ни коричневой ткани платья, ни сияния распущенных волос. Он изо всех сил боролся с желанием броситься за ними и отобрать у этих стражников пленницу. Власть, а не насилие, должна быть инструментом, который освободит Аду.
У Габриэля не было ни того ни другого.
Он должен договориться с единственным человеком, у которого это было. Не самая легкая задача.
Джейкоб стоял лицом к лицу с Габриэлем.
– Вот как ты заботишься о ее безопасности?
– Безопасность? – Тревога хлынула в его грудь как наводнение, и он, сорвав арбалет с плеча Джейкоба, бросил его на покрытые мхом булыжники. – Безопасность?
Другим быстрым движением, хотя пальцы и дрожали, он отобрал у него изогнутые сабли. Джейкоб испуганно отступил, вытаращив глаза. Габриэль нависал над ним, желая излить каждую каплю своего разочарования на еврея.
– Насколько я помню, ты оставил ее на мое попечение.
Джейкоб потер запястье, не отрывая глаз от арбалета.
– Да, поручил, но до того как расспросил информаторов доньи Вальдедроны и узнал, кто ты такой: прячущийся как трус в религиозном ордене. Именно поэтому я поехал в Уклее раньше, чем планировал.
Габриэль расправил плечи. От предвкушения новой битвы у него мороз прошел по коже.
– Она была бы с тобой – в безопасности, как ты говоришь, – если бы ты был сильнее перед лицом ее пристрастия.
– Я делал то, что считал лучшим для нее!
Бланка втиснулась между ними.
– Пожалуйста, прекратите! Мы устали. Вы хоть понимаете, как мало у нас союзников? И вы хотите избить друг друга как варвары? – Она кивнула на кулаки Габриэля, а затем обратила свои мольбы к Джейкобу. – Он убьет тебя.
– Пусть попытается, – резко ответил еврей.
Она опустилась на колени и подняла меч Габриэля и один из ножей Джейкоба.
– Он убьет тебя, Джейкоб, и Ада будет сожалеть об этом. Не заставляй меня быть той, кто сообщит ей, что вы поубивали друг друга.
Она подняла обе руки, язвительно предлагая им обоим оружие.
Габриэль посмотрел на рукоять своего меча, потом на Джейкоба.
– Я не могу повредить тебе, – сказал он. – Ада никогда не простит меня. Она хорошо думает о тебе.
–– Ты согласен с ней?
– Когда ты ведешь себя как взрослый. – Габриэль убрал свой меч и скрестил руки на груди. – Итак, что мы можем сделать?
Джейкоб взял оружие. Он еще раз взглянул на Габриэля, потом на клинок, металл которого стал тускло-серым в вечернем свете, и убрал в ножны.
– Донья Вальдедрона вернулась в Толедо, – сказал он. – Мы поговорим с ней.
Ада смотрела на стены своей камеры, на которых солнце сменяло ночь. Запах крыс и нечистот давно преследовал ее, так что даже жидковатый эль показался мерзким на вкус. Или, может быть, он и был мерзким, испортившись в этом отвратительном месте. Где-то за пределами ее камеры постоянно капала вода, и этот монотонный звук выводил ее из себя. Хотя тюфяк, лежащий у стены, был набит относительно свежей соломой, она не могла спать. Сон означал сны – сны еще более ужасающие, чем ее постоянный кошмар.
Габриэль. Он будет здесь на рассвете. Конечно, будет.
Но темнота играла злую шутку со всем, во что она верила. А вдруг он не придет? Она подумала о том, что в предостережении Джейкоба был свой смысл. Или, может быть, решит, что их безумная совместная история не стоит его беспокойства. Он наконец-то может избавиться от нее.
Ада встала и потянулась, стараясь стряхнуть с себя все эти зловещие мысли. Не важно, появится ли он во Дворце правосудия, – она сама постоит за себя.
Но как же она хотела, чтобы он был там.
Она страстно желала этого потому, что в первый раз за целый год нашла причину забыть об опиуме. Габриэль – мужчина, желавший ее с неожиданным пылом и нежностью. Габриэль – человек, нарушивший все мыслимые клятвы, истязавший себя и скрывавший все только из-за заботы о ее благополучии. И вопреки подозрениям Джейкоба Габриэль больше не жестокий убийца.
Она на это надеялась.
Голод терзал ее изнутри. Жажда обжигала язык. Старая необходимость в фальшивом освобождении только усилилась.
Ада подошла к узкому окошку. Внизу под укреплениями Дворца правосудия палач готовил виселицу. Две веревки болтались, свисая и отбрасывая на солнце похожие на змеи тени через весь двор. Торговцы и крестьяне, уже начавшие свой день – одни с тяжело груженными тележками, а другие с пустыми корзинами и мешками, – уже начали собираться вокруг помоста.
Ада поежилась. Утро еще не прогнало холод ночи, а мысли о будущем никак не помогали унять дрожь и согреться.
За ее спиной загрохотал засов. Она обернулась, чтобы увидеть охранника, который вошел в ее камеру. Он протянул веревку, и Ада послушно подставила запястья. Она не будет сопротивляться, не сейчас. И не будет трусить. Решимость встретить суровое испытание со всем достоинством, которым она обладала, помогла перевесить унижение. Она уже достаточно долго плакала и умоляла.
