Джейн Ходж - Сбежавшая невеста
Трясущейся рукой она достала из его кармана полный бумажник. Это претило ей еще больше, чем то, что пришлось ударить его по голове. Но ничего не поделаешь. Нужно как можно скорее выбираться отсюда, а для этого нужны деньги. Она убрала бумажник в свой ридикюль, надела шляпку, которую предусмотрительно оставила внизу, и быстро оглядела комнату. Она не забыла ни одной вещи, по которой ее можно было бы опознать. Забеспокоившись, она намочила салфетку и повязала ее Мандевилю вокруг головы, на месте удара уже начала вырастать большая шишка.
Сделав это, она быстро прошла в холл, осторожно отодвинула тяжелый засов и вышла в прохладный воздух летнего вечера.
Воздух был наполнен ароматами. Она сделала несколько глубоких вдохов и посмотрела вниз и вверх вдоль улицы, мирно лежавшей в вечерних тенях. Должно быть, уже очень поздно. Ей повезло, что все это произошло в одну из самых светлых ночей в году. Теперь, вдали от Майлза Мандевиля, она уже не испытывала такого отчаяния. Правда, ее положение довольно затруднительно, но она свободна, у нее есть деньги, она еще спасет себя и свою репутацию. Жаль, конечно, что она не знает, где находится, размышляла она, быстрыми шагами идя к центру городка, но это неважно, важно знать, куда она направляется. А это она знала твердо. Все ее беды начались с того, что она убежала из дому. Она поедет в Дентон-Холл, станет его настоящей хозяйкой, и наплевать на свет и его сплетни. Если Мэйнверинг разыщет ее – хорошо. Если нет – что ж, к этому надо быть готовой: она станет самой эксцентричной из старых дев. «Буду разводить кошек – нет, лучше обезьян», – думала она, выходя на центральную площадь и останавливаясь перед большим постоялым двором.
На площади еще были люди, и она ощущала любопытные взгляды, направленные в ее сторону. Ей надо было бы придумать, как она объяснит, почему не имеет багажа и почему ее никто не сопровождает. Она расправила плечи и откинула назад голову – жест, который напомнил бы Мэйнверингу ее старшего брата. Почему она должна что-то кому-то объяснять? У нее есть деньги, совесть ее чиста. Что еще нужно?
Она решительно вошла в дом, очень удачно подражая старой герцогине, когда та сердилась, и повелительным тоном потребовала хозяина. Он подошел не очень охотно, оторвавшись от чарки и сыра, которым наслаждался, сидя на кухне, и коротко осведомился, чего желает леди в столь поздний час.
– Крытую коляску и четырех лучших лошадей, тотчас, – последовал твердый ответ.
– Крытую коляску? Четырех лошадей? – Он никогда о таком не слышал. Молодая леди, он с сомнением назвал ее так, – очень молодая леди, и одна, ночью… Зачем ей коляска и четверка лошадей?
– Это вас совершенно не касается, – сказала Дженнифер, – я уже и так задержалась. Я хорошо заплачу, если все будет готово через десять минут.
Как бы нечаянно, она приоткрыла ридикюль, чтобы был виден бумажник.
– Гмм? – Хозяин поднял брови, извинился и отдал необходимые приказания.
Прождав в беспокойстве четверть часа, в течение которых она с помощью осторожных расспросов поняла, что находится в Эпсоме, и в свою очередь намекнув успокоившемуся хозяину кое-что о смерти и несчастье в своей семье, она наконец отправилась в Дентон-Холл.
Солнце давно село. На небе сияла луна. Дженнифер чутко спала, пристраиваясь то так, то этак в трясущемся экипаже. Когда она проснулась, застывшая и усталая, справа от себя она узнала стены Петворт-Парка. Она почти дома. Кучер остановился на Петворт-сквер, спросил, куда ехать, и они потряслись дальше. Перед ними промелькнул олень, которого вспугнул стук колес. Вот уже и Дентон-Парк. Дом вырисовывался перед ней в лучах холодного рассвета, Дженнифер спрыгнула с коляски; в горле стоял ком, в глазах – слезы. Быстро смахнув их рукой, она расплатилась с кучером и с замиранием сердца повернулась к дому. Она дома, она спасена, она снова – мисс Перчис.
Взбежав по ступеням, она молотком выбила веселую трель на дверях. Много лет назад так стучали в дверь ее братья, когда неожиданно возвращались. Странно, она впервые вспомнила о них без боли. «Я повзрослела, – подумала она, – как странно».
В темном холле забрезжил свет, большая дверь приоткрылась, и на пороге появился обеспокоенный старый Сомс в ночном колпаке и накинутом на плечи пальто.
Увидев ее, он расцвел.
– Мисс Дженнифер! Счастливый день! Вы наконец дома!
– Да, Сомс. – Она вошла в холл и закрыла за собой дверь. – Я приехала домой, чтобы быть здесь хозяйкой. Давно пора.
Он смахнул слезу:
– Прекрасные новости. Но, мисс Дженнифер, где ваш багаж, где горничная? Вы одна?
Она тихо улыбнулась ему.
– Ужасно, не правда ли? Как удачно, что никто кроме вас этого не видит. А теперь я иду прямо в постель, и, Сомс, мне кажется, что я уже какое-то время была дома: болела.
Он с любовью посмотрел на нее:
– Ох, мисс Дженни, вы всегда были забиякой. У нас у всех сердце разрывалось, когда мы видели как вами командует…
– Ш-ш-ш, Сомс, – перебила она его, – довольно. Все позади. И вы отправляйте в постель, а то схватите воспаление легких. Я иду к себе. Разбудите меня в полдень и скажите, чтобы Хобсон – управляющий – пришел к часу.
Сомс был так рад этому новому доказательству того, что она действительно станет хозяйкой, и, провожая ее наверх, только бормотал что-то о проветренной постели и грелках.
– Глупости, Сомс, – произнесла она, забралась под одеяло и через минуту уже спала.
XVIII
В Лондоне лорд Мэйнверинг нетерпеливо мерил шагами будуар своей бабушки: взад-вперед, туда-сюда, а она сидела, выпрямившись в кресле, и наблюдала за ним с сожалением и сочувствием.
– Джордж, у меня уже голова пошла кругом, – сказала она наконец. – Это хуже, чем в Эксетерском зверинце. Неужели нельзя посидеть и смирно подождать своей участи, как истинному христианину?
– Нет, мэм, – он остановился около нее. – Если бы это была не моя вина, я бы мог это вынести. Но я такого наговорил… Как она может меня простить?
Он снова зашагал, но в другом направлении, что позволяло ему как бы случайно выглядывать в окно, высматривая лакея, который был послан с письмом к Дженнифер.
– Как она простит тебя – это ее проблема, – сказала старая леди, – но прощение, знаешь ли, женщинам дается легче. Сколько раз я прощала твоего деда… Ох, Господи…
– Но вы были его женой, мэм.
– Ты считаешь, это легче? Не думаю, Джордж, не думаю.
Но он ее уже не слушал.
– Наконец-то, – сказал он, – где этот балбес болтался так долго? Вон он идет.
Он уже было направился из комнаты, чтобы встретить лакея, но бабушка задержала его.
– Терпение, Джордж, терпение. И помни: письмо будет адресовано мне.
