Пола Маклейн - Парижская жена
Еще не падала. Не совсем.
В последующие месяцы весны 1925 года наш круг друзей продолжал меняться. Сначала эти перемены были едва заметны, и каждая новая потеря, казалось, не имела ничего общего с предыдущей, но старый круг неуклонно распадался, а на месте ушедших появлялись более богатые и распущенные личности. Паунд и Шекспир проводили все больше времени в Рапалло, живя там почти круглый год. Гертруда и Эрнест то и дело ссорились — не только по серьезным, но и пустяковым поводам. Он, похоже, приходил в замешательство, не понимая, почему так происходит, но, мне кажется, ее раздражало, что он так быстро меняется.
— Я никогда не нравился Алисе, — сказал он однажды, когда мы выходили от них.
— Чепуха. Ты ей нравишься.
— Тогда у нее странный способ это демонстрировать. Сегодня она только что карьеристом меня не назвала. Очевидно, я плохо соображаю.
— И Гертруда тебя любит. Она просто тревожится.
— Не нуждаюсь я в ее наставлениях. И с чего вдруг она считается таким уж великим педагогом? Что она совершила на самом деле?
Я с грустью воспринимала эти профессиональные разногласия между двумя хорошими друзьями и не понимала, как они отразятся на мне. Наш новый круг состоял из очень богатых художников, их цель заключалась в том, чтобы хорошо жить и иметь все самое лучшее. Мы по-прежнему тратили меньше трех тысяч в год, и хотя, на мой взгляд, у нас с этими людьми не было ничего общего, они проявляли к нам интерес — по крайней мере, к Эрнесту.
Полина Пфайфер была одной из них. Для видимости она работала, получая жалованье в «Вог», но, помимо этого, имела трастовый фонд — он-то и давал ей возможность носить с шиком дорогую одежду. Это было время Шанель, и Полина написала для «Вог» материал о новой коллекции кутюрье — пыл статьи граничил с одержимостью.
— Шанель навсегда изменила силуэт одежды, — заявила она женщинам, сидящим за столиком в «Де Маго», среди которых была и я. — Мы никогда не будем прежними.
Женщины дружно закивали, словно Полина предсказала день Второго пришествия, но меня мода не волновала. Моя одежда никогда не была модной, а свой силуэт я могла изменить, разве только совсем перестав есть.
Китти давно знала Полину и очень хотела, чтобы мы подружились. Я не думала, что между нами есть что-то общее, но, когда Китти впервые привела ее к нам, меня приятно удивили ее ум и чувство юмора. И она очень старалась мне понравиться.
— Кейт Смит рассказывала о вас много хорошего, — сказала она. — Так приятно наконец познакомиться.
— Вы давно знаете Кейт?
— Мы учились в университете Миссури, и обе специализировались в области журналистики.
— Боюсь, что Кейт захватила меня своими щупальцами много раньше, — сказала я. — В девять лет она довела меня до рвоты, заставив курить украденные сигареты.
— Похоже на нее. Но ей пришлось бы потрудиться, чтобы научить меня чему-нибудь плохому. К этому времени я и сама была не промах.
Мы рассмеялись, и в это время я услышала, как Эрнест откашливается в нашей спальне. Мне было стыдно, что он не присоединился к нам, и я сочинила какие-то оправдания.
Полина неодобрительно посмотрела на дверь. Та лишь слегка растворилась, но лежавшего на постели Эрнеста было видно — у него ничего не болело, просто ему было неинтересно наше общество.
— Я знаю все о мужьях, — сказала Полина. — Много лет наблюдаю за ними со стороны.
— А самой удалось прошмыгнуть, никого не задев? — спросила я.
— Разве только чуть-чуть, — вставила Китти.
— Не важно. Теперь я свободна, — сказала Полина. — Свободна, как ветер, и мне хорошо.
— Не говори Хэдли о свободе, — рассмеялась Китти. — По этому поводу у нее заготовлены разные теории и лекции.
Я залилась краской и попыталась объяснить, но Полина быстро и легко сменила тему разговора.
— Китти говорит, вы большой мастер фортепьянной игры. Разве у вас нет инструмента? Мы попросили бы вас поиграть.
— К сожалению, нет. Я ведь не профессионал.
— Профессионал отличается от любителя только тем, что играет для других, а не для себя. Вы давали концерты?
— Когда мне было немногим больше двадцати. Но и тогда душа к публичному исполнению не лежала.
— Важно иногда подвергать нервы испытанию. Трудности сохраняют молодость, — сказала Полина.
— Надо дать концерт, — посоветовала Китти. — Это пойдет тебе на пользу. Все придут.
— Мне становится плохо при одной только мысли об этом, — отвергла я со смехом эту идею. Но ночью, перед сном, когда мы лежали в постели, я сказала Эрнесту, что хочу иметь свой инструмент. — Не думала, что мне будет так сильно не хватать музыки. Однако не хватает.
— Понимаю, Кошка. Мне тоже хочется, чтобы у тебя был инструмент. Может, купим из аванса.
— Хорошее слово «аванс», правда?
— Да, и «авторский гонорар» тоже неплохое, но не будем делить шкуру не убитого медведя.
— Хорошо, Тэти, не будем. — Но я все равно заснула счастливая.
Как-то вечером в начале мая мы с Эрнестом сидели в кафе вдвоем, и к нам от стойки бара подошел и представился Скотт Фитцджеральд.
— Вы — Хемингуэй, — начал Фитцджеральд. — Несколько недель назад Форд показал мне ваш рассказ, и я сказал: «Вот то, что надо. Это настоящее».
— Жаль, что не читал ваших книг, — признался Эрнест.
— Ничего страшного. Не думаю, что появятся другие. С тех пор как мы с женой приехали в Париж, я побывал на тысяче вечеринок, но ни разу не сел за письменный стол.
Эрнест недоверчиво вгляделся в него сквозь тусклый свет.
— Но так вы ничего не напишете.
— Разве я не понимаю этого? Но Зельда любит танцевать. Вам надо с ней познакомиться. Она необыкновенно эффектная. — Глаза его обратились на танцпол, где несколько пар исполняли сложные фигуры танго. — У меня только что вышел роман. «Великий Гэтсби».
— Поищу его, — сказал Эрнест. — Как вы переносите ожидание рецензий?
— Без особого труда. Прочесть их труднее. А когда прочтешь, не можешь двигаться дальше. Как Гэтсби. Я знаю его так хорошо, словно он мой ребенок. Он умер, а я продолжаю о нем беспокоиться. Ну не смешно ли?
— А над чем-нибудь новым вы работаете? — спросила я. — Помимо танцев?
Он улыбнулся, показав безукоризненные зубы.
— Нет, но буду, если обещаете безмерно восхищаться каждым написанным словом. Скажите, а что вы сейчас обо мне думаете?
Спустя час или немногим больше Эрнест и я усаживали Скотта в такси.
— Не люблю мужчин, которые не умеют пить, — сказал Эрнест, когда машина отъехала. — Боялся, что он отключится прямо за столом.
