Элизабет Торнтон - Опасная близость
Она кивнула.
– Я так и не поняла, что произошло с нами после этого. Знаю только, что мы перестали быть единой семьей. Отец запил. К нам переехала тетя и занялась нашим воспитанием. Больше в нашем доме не было счастья.
– Отец сильно пил?
– Он был запойным пьяницей, – откровенно призналась Катрин.
– Но он все-таки справился с собой, бросил пить?
Она кивнула.
– Умерла его пациентка, и он решил, что по его вине. После этого он не брал в рот ни капли.
– Понимаю. – После недолгой паузы Маркус сказал: – У тебя, кажется, была старшая сестра?
– Кто тебе это сказал? – резко спросила Катрин.
– Твоя подруга, миссис Лоури.
Она еще была не готова рассказывать ему об Эми. Это был еще один трудный момент, еще одна ложь, которая оставалась между ними, и она сомневалась, что хватит сил признаться в ней сейчас. Была, правда, и другая причина. Теперь Катрин не верила Эми, знала, что сестра солгала ей. Маркус был не из тех, кто может изнасиловать женщину.
– Да, когда-то у меня была сестра. Она сбежала из дому, и отец запретил даже упоминать ее имя. – Она поймала себя на том, что нервно комкает салфетку, положила ее и стала разглаживать. – Но когда он уезжал куда-нибудь, тетя давала волю языку. Часто я лежала без сна и со страхом думала, что отец может проклясть и меня. За каждым моим шагом строго следили, и я все время боялась допустить какую-нибудь оплошность.
Неожиданно для себя Катрин призналась:
– Довольно странно, но один раз у меня опять почти появилось чувство семьи – когда я была в партизанском отряде.
Маркус задумчиво смотрел на нее, пытаясь сложить единую картину из разрозненных фактов, которые узнал от Катрин. Тетя, по словам Эмили Лоури, была страшной пуританкой, женщиной черствой, лищенной человеческого тепла. Старшая сестра восстала против нее, а Катрин примирилась, и теперь он понимал почему.
Теперь многое из того, что он прежде не понимал, стало ему понятным.
Впервые Катрин предстала перед ним такою, какой была, настоящей. Он всегда восхищался ею, но видел только то в ней, что глубоко его волновало. Он как бы глядел в окно, за которым стоит тьма, и видел в стекле лишь свое отражение. Они оба были одиноки в детстве.
– Наверно, – предположил Маркус, – Эль Гранде заменил тебе брата?
– Нет, я бы так не сказала. – На ее лице отразилось сомнение. – Эль Гранде был нашим лидером. Он принимал решения, которые не всегда нравились членам отряда. Иногда казнил трусов или предателей. У некоторых из них, наверно, были свои сыновья или братья.
– Я помню, какая шла о нем слава, – сказал Маркус. – Его даже прозвали Варваром.
– Это была жестокая война, – ответила она с вызовом, – и Эль Гранде сражался за победу. Чего было ждать от него, когда, как ты сам знаешь, французы вели себя хуже диких зверей? Я вот что скажу: любой из нас – будь то мужчина или женщина – готов был отдать жизнь за Эль Гранде. Та кое чувство он внушал другим.
– Я ни в чем не виню его, а лишь хочу понять. – Маркус искренне пытался уяснить, почему она так откровенно героизирует Эль Гранде. – Что он делает здесь, в Англии? – спросил он. – Почему теперь, когда война кончилась, не вернется в Испанию?
Катрин терпеливо повторила то, что уже не раз говорила ему.
– С Испанией у него связано слишком много трагических воспоминаний. Французы уничтожили всю его семью. Ему нравится Англия, нравятся англичане. – Она пожала плечами. – Я сама не со всем понимаю, Маркус. Роберт говорит, что его душа должна возродиться. Он вернется в Испанию, когда будет готов к этому. Или не вернется никогда.
– Душа должна возродиться? Он имеет в виду покаяние?
– Думаю, да. Маркус, постарайся понять, до войны Роберт был семинаристом, готовился стать священником. Он был и остается человеком, посвятившим себя Богу. То, что он совершил ради освобождения своей страны, легло тяжким грузом на его душу. Почему ты продолжаешь относиться к нему с подозрением?
Маркус, чтобы не отвечать, с озабоченным видом посмотрел на часы:
– Пора собираться.
Катрин кивнула и поднялась, стараясь не показать, что предстоящая встреча волнует ее. Ей так и не представилось случая сообщить Эль Гранде или майору Карузерсу о том, что Маркус раскрыл ее. Он буквально ни на минуту не выпускал ее из виду. Она понимала, что он хочет застать Эль Гранде врасплох, а это ей решительно не нравилось.
– В чем дело, Катрин? Почему у тебя такое выражение?
Она обернулась к Маркусу и снова поймала этот его тяжелый, настороженный взгляд. Что ни говори, а ни один из них не доверял до конца другому.
– Я думала об Эль Гранде, – ответила она и была рада, что он не стал продолжать расспросы.
Марстонское аббатство находилось всего в получасе езды от Лондона по дороге на Севен-Оукс. У ворот их встретил монах в белой сутане, огромный, как бык, ирландец, напомнивший Маркусу боксера, на которого он однажды поставил и выиграл изрядную сумму.
Монах спросил, кто они такие, и, попросив подождать, скрылся. Прошло не меньше десяти минут, прежде чем он вернулся и сказал, что брат Роберт может их принять.
Маркус почти ничего не знал о монастырских обычаях и забросал вопросами брата Финеаса, провожавшего их к главному зданию. Они узнали, что прежде здесь была обыкновенная помещичья усадьба и орден выкупил ее и приспособил под монастырь.
– Мы принадлежим к ордену бенедиктинцев, – пояснял брат Финеас. – Монахи у нас носят белые сутаны, а братья-миряне – коричневые. Мы посвящаем свое время молитве, изучению святых книг и труду.
– Поправьте меня, если я окажусь не прав, – сказал Маркус, – но я считал, что Генрих Восьмой распродал почти все монастырские земли, когда поссорился с папой.
– Это, – ответил монах, бросив холодный взгляд на Маркуса, – было почти триста лет назад. С тех пор много воды утекло.
Тропинка между старыми тисами, сбегавшая по склону холма, привела их на мощеный двор, окруженный каменными постройками, судя по всему, хозяйственными, где сновало множество монахов в белых и коричневых сутанах.
– Работа тут у вас кипит, – заметил Маркус, когда они проходили мимо хлева, куда несколько монахов загоняли овец.
Брат Финеас, не глядя по сторонам, вел их по дорожке, выложенной известняковыми плитами. Главное здание монастыря появилось неожиданно. Через арку с геральдическим щитом наверху монах провел их во внутренний дворик, распахнул дверь, и они оказались в огромном зале с потолком на уровне второго этажа. За длинными столами, которых было не меньше дюжины, сидели монахи, занятые чтением толстых фолиантов.
Брат Финеас оставил их у двери, а сам направился к столам. Женщины в главное здание не допускались, да и на территории монастыря им дозволялось появляться только в подобающей одежде. Вот почему Катрин была во всем черном и в черной же вуали, закрывавшей лицо.
