Кэт Мартин - Сладкая месть
С этими словами он вышел в холл и захлопнул за собой дверь.
Джоселин смотрела ему вслед, не веря тому, что произошло. Она ощущала удовлетворение во всем теле, но какая-то часть его уже требовала новых прикосновений. Но как она может желать человека, который столь явно презирает ее? Как она могла, позволить обмануть себя одним отчаянным взглядом?
Дрожащими пальцами Джо прикоснулась своим зацелованным губам, все еще мягким после порывов Рейна. У нее на сердце лежал камень. Горло горело от слез, которые готовы были затопить ее.
Выбравшись из постели, Джоселин медленно пересекла комнату и опустилась на пол у края ковра, мгновение спустя ее пальцы нащупали медальон, который Рейн так нагло сорвал. Дрожащими руками, с болью в сердце, она поднесла его к свету. Тонкую золотую цепочку было уже не починить, но красивая эмаль была так же прекрасна, как прежде. Джоселин прижала медальон к груди.
Ей хотелось рыдать, оплакивая свое разбитое сердце и растоптанные мечты. Но, как ей этого не хотелось, она сдержалась.
Боль по-прежнему оставалась здесь, глубокая, мучительная, разрывавшая сердце и душу. Ее смягчил лишь один взгляд, непрошенная нежность, возникшая на мгновение в глазах Рейна.
Из-за этого ему не пришлось ее насиловать.
А за мгновение до того, как он отпустил ее, она поняла, что он не станет этого делать.
Она пыталась себя убедить, что все это ей только показалось. Что она просто позволила себя одурачить, что он ее совсем не любит и никогда не любил. Но стоило ей закрыть глаза, как она видела это томление, это отчаянное желание и боль.
И раз ей не удавалось убедить себя, что этого не было, отчаяние укоренилось в ней не так глубоко, как могло бы. Оно было здесь, болезненное, мучительное, едва скрытое. Но стоило ей вспомнить этот взгляд, и надежда пробуждалась снова. Она не признает поражения, пока не признает, за годы тяжелых испытаний она убедилась, что утром ей станет легче.
Будет светить солнце, она проведет день в саду. Эти простые радости будут по-прежнему сладостными и неомраченными. Она станет брать от жизни то, что может, и этого ей будет достаточно.
Пауло Баптиста наблюдал, как хорошенькая девушка его хозяина наклоняется над клумбой, как ее тонкие гибкие пальцы зарываются в жирную землю. Хоть его сиятельство и отрицал это, Пауло знал, что девушка принадлежит виконту так же верно, как если бы священник совершил над ними обряд. Это было видно по тому, как он на нее смотрит, как по-хозяйски прикасается к ней, даже по его мужскому стремлению ее защитить.
А Джо отвечала ему почти тем же, хотя оба они этого не осознавали. Каждый делал все возможное, чтобы не замечать друг друга. Пауло не думал, что это пойдет им на пользу.
— Bon dia, menina[12].
— Bon dia, senhor[13], — отвечала Джо. Пауло понемногу учил ее своему языку. Кроме португальского он говорил еще по-испански, и потом, заявил он, Джо научится и этому языку.
— Вы сегодня без шляпы, — нахмурился Пауло, садясь рядом с ней на корточки. — Вы не боитесь солнечного удара?
Джо улыбнулась в ответ.
— Сегодня мне полезно ощутить его лучи, хочу впитать его тепло.
Пауло неуверенно оглядел ее.
— Да, я вижу, вы немного бледны. Может бы вы заболели?
— Я прекрасно себя чувствую, Пауло. Спаси за заботу.
Пауло был здесь самым близким другом Джоселин. Дульцет и Гвен были дружелюбны, но из-за языкового барьера болтать с ними Джо было трудно, а отношение Дульцет к Рейну еще больше затрудняло общение.
— Вам одиноко? Я видел это в ваших глазах, когда вы работали.
Она выдернула сорняк из низенького кустарника и бросила его в кучу к остальным.
— В какой-то мере да. Мне было бы приятно иметь подругу, с которой можно было бы поболтать, поделиться.
Она вспомнила Броуни и Такера, ощутила, как скучает по ним. Она подумала о Долли и о Кончите — как они там?
— Женщина ваших лет уже должна быть замужем. Вам нужны муж и дети.
— Дети мне нравятся. Кто знает… возможно, когда-нибудь, если повезет, я кого-нибудь найду.
Черные глаза Пауло вгляделись в ее лицо.
— Мне кажется, вы его уже нашли. Я видел, как вы на него смотрите — и как он смотрит на вас.
Джоселин покраснела.
— Вы не понимаете.
— Я могу понять, когда мужчина хочет женщину. Если бы я не увидел такого же взгляда в ваших глазах, я бы сам претендовал на вас.
Джоселин вскинула голову.
— Вы, конечно, сказали не подумав. Мне казалось, что мы с вами друзья. Я думала…
— Конечно, querida[14], именно это вы и чувствуете. Но я-то мужчина, у меня есть желания. Если бы вы не были его женщиной, я сделал бы вас своей.
— Но…
— Не говорите больше ничего, meu bela[15]. Ваши глаза рассказывают мне о том, что у вас на сердце, больше, чем может выразить словами ваш прелестный ротик.
Джоселин замолчала, но ее взгляд невольно стал искать Рейна. Во всяком случае, он больше не приходил к ней в комнату. Честно говоря, он делал все возможное, чтобы совсем не приближаться к Джо. Даже если он себе в этом и не сознавался, виконт был не меньше ее потрясен тем, что случилось. А если учесть, что он был уверен, что она стреляла в него, то, наверное, даже больше.
Несколько раз Джоселин подумывала о том, не найти ли его и не рассказать ли ему правду о том выстреле. Но она была уверена, что он ей не поверит. Рейн был убежден. Слуги осудили ее, у нее не было доказательств, а ее побег, казалось, подтверждал вину.
И Рейн, конечно, не взял на себя труд выяснить правду.
— Не работайте долго без шляпы, — сказал Пауло, его загорелое лицо стало строгим. — В этом вам придется подчиняться мне.
Джоселин почти улыбнулась. Он был сильным,
мягким и добрым мужчиной. Он будет хорошим мужем какой-нибудь счастливице. И где-то в глубине сердца она хотела оказаться на ее месте.
Кончита Васкез наклонилась над горшком в уголке своей маленькой комнатки за кухней, ее рвало. Обычно приступы тошноты к утру прекращались, но доносившийся из кухни запах рыбы трехдневной давности заставил ее снова убежать в комнату.
Madre de Dios, временами Чита чувствовала себя так плохо, что ей хотелось лечь и умереть. Конечно, старый паршивец ей этого не позволит. Даже после того, как она сказала ему о ребенке, он потребовал, чтобы она работала, пока ее живот не станет таким тяжелым, что она не сможет передвигаться. Чита содрогнулась от ужаса. Dios mio[16], неужели тогда он выгонит ее на улицу?
— Чита! Спускайся, ленивая шлюха! Ты тут нужна! — раздался скрипучий голос кухарки. Она была столь же бессердечна, как и ее хозяин.
Чита налила воды в тазик на поцарапанном столике, чтобы смыть неприятный запах изо рта, умылась и утерла лицо фартуком.
