Лора Бекитт - Любовь и Рим
И он вскричал, не помня себя:
– Девичье увлечение?! Как бы не так! Да она спала с ним еще до нашей с нею свадьбы!
Мгновение назад Луций не собирался произносить этих слов. Теперь он сидел, несколько отрезвленный и слегка освободившийся от того страшного груза, какой представляли собою столь долго сдерживаемые чувства. Теперь они наконец хлынули на волю, но он не двигался, придавленный теперь уже другим бременем – сознанием непоправимости случившегося, – сидел, глядя на свои бессильно упавшие на колени дрожащие руки.
Марк Ливий молчал. Никто и никогда еще не видел у него такого выражения лица. Словно он только что потерял одну из своих твердынь, тех, на каких покоился его мир. На свете нет ничего незыблемого, но не все это понимают, а кто понимает, зачастую не может принять…
Несколько секунд Марк Ливий пристально смотрел на Луция, потом перевел взгляд на сына: Децим сидел, изумленно вытаращив глаза. Тогда отец Ливий глухо произнес:
– Я не знал. Мы не знали. Если б только я догадывался, ни за что не отдал бы ее тебе.
«Конечно! – хотел воскликнуть Луций. – Ты выдал бы ее за того, другого, ведь он был и молод, и красив, и богат!»
– Теперь поздно об этом говорить, – сухо произнес он.
– Ты хочешь вернуть Ливию обратно? – спросил Марк Ливий. – Или мне взять поиски на себя?
– Я еще не решил, – уклончиво произнес Луций. – Она оскорбила и опозорила всех нас.
Глаза Марка Ливия совсем потемнели, на лице ярче обозначилась сеть страдальческих морщинок.
– Ты можешь развестись с нею, но сначала ее надо найти. Ты еще никому не сообщал?
– Нет.
– Нельзя доводить до сведения претора, – заметил Децим, – Ливию могут обвинить в пособничестве проскрибированному.
– Лучше нанять отряд людей, которые занялись бы отдельными поисками, причем сделать это побыстрее, пока нас не опередили солдаты триумвиров, – сказал Марк Ливий.
– Кстати, – промолвил Децим, обращаясь к Луцию, – позволь узнать, а где ты был этой ночью? Почему оставил Ливию одну?
Луций стиснул зубы. Он в сотый раз пожалел о том, что позволил Дециму присутствовать при этой беседе. Но поскольку здесь находился Марк Ливий, он взял себя в руки и спокойно ответил:
– Она попросила позволения ночевать в одиночестве. Она жаловалась на плохое самочувствие…
– Полагаешь, они сговорились заранее?
– Нет, не похоже.
– Конечно, они попытаются выбраться из города, – сказал Марк Ливий. – Как думаете, может Ливия обратиться за помощью к подругам или знакомым?
– Вряд ли, – ответил Луций.
– Да. Попытается найти пристанище на одной из наших вилл? Сомневаюсь…
– А если они поедут в Этрурию, туда, где живет этот Гай Эмилий? – предположил Децим.
– Что им там делать? – В глазах Луция Ребилла вспыхнул нехороший огонек. – Ему уже ничего не принадлежит. Распоряжение о конфискации наверняка было отдано сразу же, как только…
Он замолчал, случайно натолкнувшись на взгляд Марка Ливия, глубоко задумчивый, отрешенный. Отец Ливий пытался что-то понять, измерить глубину какой-то пропасти, что-то решить для себя. Наконец этот немолодой, многое повидавший патриций вымолвил тяжело и устало:
– Мы их найдем. Ливия никогда не путешествовала, у нее мало жизненного опыта, она плохо представляет, что нужно делать… Гай Эмилий ранен. Рабы… – Он пожал плечами.
Луций поднялся с места:
– Я сам займусь поисками. А если мне понадобится помощь, обращусь к вам.
Он прочитал в глазах отца Ливий одобрение своему решению.
– Какой приказ ты отдашь людям?
– Задержать Ливию; всех, кто будет с нею, убить на месте, – не колеблясь, отрезал Луций.
Немного помедлив, Марк Ливий сказал:
– Позволь мне первым поговорить с нею.
– Нет, – непреклонно произнес Луций, – это сделаю я.
…Утро было очень чистым и ясным: ни облачка в вышине, ни струйки тумана, только прозрачный золотистый свет теплого солнца. Легкое, точно чье-то сонное дыхание, дуновение ветра шевелило густой кустарник, вдали темнели силуэты деревьев. Это была окраина города, близ Кампаниевой дороги – чрезвычайно ненадежное для убежища место.
Гай Эмилий лежал на расстеленном на земле плаще, Ливия сидела рядом. Тарсия беспокойно прохаживалась взад-вперед, сцепив пальцы, кусая губы: Элиар ушел довольно давно, и его все не было. Временами она украдкой поглядывала на госпожу, но не произносила ни слова. Ливия тоже молчала.
Гай Эмилий не двигался. Он пребывал в сознании, но лежал как труп, в его взоре была пугающая, тяжелая неподвижность, неподвижность отчаявшейся души. В одночасье познать смерть и в то же время остаться живым! Прежний Гай Эмилий умер, а действительность, в которой существовал нынешний, превосходила самый кошмарный сон. Вчера он был здоров, он думал, надеялся, мечтал, верил, любил, он был сыном и преемником своего отца, имел богатство, имя, обладал правом жить на этом свете, сегодня же рухнул в бездну, его раздавили, подмяли под себя, обесчестили, он стал бесполезным, жалким, преследуемым, презираемым, нищим… Он уже умер, это какие-то остатки жизни, ведь его все равно убьют… и даже люди, которые его окружают, не люди, а… тени! Он закрыл глаза. Ему было больно видеть лицо Ливий, полное темного упорства и светлой надежды, лицо человека из другой жизни, другого мира. Несколько часов или даже минут рядом с нею, а потом…
Вдали взвилась в небо стайка вспугнутых птиц, одна, вторая… Ливия насторожилась. Отныне всюду, из-за каждого куста ей чудился чей-то пристальный, изучающий, выслеживающий взгляд. И вот зашуршали чьи-то шаги, после чего раздался приглушенный возглас:
– Это я!
Тарсия издала радостный вопль и бросилась вперед. В следующий миг Элиар вынырнул из-за кустов. Он не обнял гречанку – его руки были заняты: в одной он держал корзину, с какими ходят за покупками рабы, другой придерживал полу плаща, под которым, как выяснилось позднее, прятал меч. Гречанка узнала оружие некогда убитого Элиаром римского воина.
– Где ты был? Что тебе удалось узнать?
Ливия поднялась с земли. В ночь бегства она сняла столу и переоделась в простую одежду, а вместо любимых, украшенных изящной шнуровкой и зелеными каменьями башмачков из тонкой мягкой кожи надела другие, понадежнее и покрепче. Прихваченные из дома драгоценности были упрятаны в небольшой дорожный ларец.
Элиар поставил корзину к ее ногам и сдернул ткань. Внутри обнаружились бутылка с напитком из вина и гиметского меда, свежий пшеничный хлеб и козий сыр, а также коробочка с мазью на травах, наверное, купленная где-нибудь на Субуре.
Он протянул Ливий оставшиеся деньги и сказал:
– Надо поесть, госпожа.