Барбара Смит - Проблеск небес
Берк поморщился. Как же Кэтрин должна была ненавидеть его! Даже сейчас ему не доверяет. Он не мог винить ее за это. Но день, когда он оказался на пороге смерти, перевернул всю его жизнь. Вернется ли он к своим старым привычкам?
Не находя ответа, Берк ходил по комнате, дотрагиваясь то до ящичка с сигарами, то до часов, уже давно остановившихся. То, что он стал обладателем чужих воспоминаний, еще не означало, что они стали его собственными. У него не было хрустального шара гадалки, в котором он по желанию мог видеть любые образы.
Однако именно с этой целью Гришем пришел в спальню Альфреда. Он надеялся вызвать воспоминания об Эзикиеле Ньюберри.
Берк чувствовал, как в нем разгорается неукротимый, неистовый гнев, пылающий и разрушительный. С усилием он взял себя в руки. У него должна быть ясная голова.
Самодовольная улыбка Ньюберри вызвала в памяти Берка один эпизод. Гришем вспомнил, что уже видел, как вот так же кривились эти губы, произнося слова, прозвучавшие в далеком прошлом:
«Не забывай о своем обещании, иначе все светское общество узнает правду».
Вот что это было. Угроза, и ничего больше. Промелькнувшее воспоминание вызывало тревогу.
Альфред знал Ньюберри.
Но не только – этот человек имел, власть над приятелем Берка. Какую «правду» хотел скрыть Альфред? Что-то настолько страшное, что могло погубить его?
Берк медленно прошел мимо кровати, настраивая свои чувства на то, чтобы какой-нибудь предмет пробудил память. В отличие от комнаты Кэтрин здесь не было видно книг, даже на секретере из красного дерева. За стеклянными дверцами, виднелся ряд хрустальных графинов, вероятно, содержавших любимый бренди Альфреда. Какими разными были эти супруги: Альфред, жаждущий развлечений и радостей ночной жизни, и Кэтрин, любившая книги больше, чем новые платья и шумные вечеринки.
Подавляя тупую боль потери, Берк осмотрел открытый секретер. На бюваре стояли подставка для гусиных перьев и серебряная спиртовка, на которой расплавляли воск для печати. Если не замечать тонкого слоя пыли, то обстановка выглядела так, словно хозяин куда-то на минуту вышел.
Как будто он все еще находился где-то в доме.
На Берка повеяло холодом. Шелк полога чуть шевельнулся. Он оглянулся и увидел фигуру мужчины, стоявшего в тени в другом конце комнаты.
В невольном порыве он бросился к незнакомцу:
– Кто?..
Вопрос замер у него на губах. Он смотрел на собственное темное отражение в овальном трюмо.
Покачав головой, Берк поставил свечу на письменный стол. Надо быть сумасшедшим, чтобы вообразить, что видишь привидение. Он внимательно просмотрел бумаги, спрятанные в маленьких ящичках. Несколько требований кредиторов. Приглашение на танцевальный вечер. Старый список лошадей, выставленных на аукцион «Таттерсоллз».
И обрывок бумаги с торопливыми буквами: «ЭН – пятница».
ЭН – Эзикиел Ньюберри? Альфред записал время встречи?
Берк потер бумагу пальцами и закрыл глаза.
Ничего. В висках не стучит. Никаких воспоминаний. Только настойчивое ощущение, что он узнал что-то жизненно важное.
Но что?
Гришем сунул обрывок в карман. Может быть, Кэтрин сможет пролить свет на эту тайну. А тем временем сам мысленно складывал картинку по кусочкам.
«Мы погибнем, – говорила Лорена сыну в другом эпизоде. – Мы должны как-то откупиться от него…»
Без сомнения, опять Ньюберри.
Когда Берк просматривал расходные книги, то заметил, что в последний год жизни Альфреда из доходов от имения исчезли большие суммы денег. Не были ли они выплачены Ньюберри как карточные долги?
Альфред последние месяцы перед Ватерлоо был очень замкнутым. В то время как другие играли в кости или карты, он сидел в стороне и с видом тихого отчаяния пил, отказываясь говорить о том, что мучило его. Никто из знакомых не настаивал на признании; у каждого джентльмена были собственные неприглядные вещи, которые приходилось скрывать, – нежелательные связи, беременная любовница, склонность к порокам и извращениям. Берк предполагал, что Альфред сожалеет о своей поспешной женитьбе на неподходящей женщине, что его простолюдинка-жена превратила его жизнь в ад.
Если бы только тогда Берк знал то, что знает сейчас. Кэтрин была ангелом. Если она отказывалась ездить в Лондон, то только потому, что во время своего первого посещения города она стала свидетельницей оргии, устроенной самим Берком.
С усилием он вспомнил другие мысли Альфреда. Он – никто, всего лишь обманщик. Но должен и дальше жить во лжи, чтобы не погубить семью.
Альфред так думал о себе, даже когда занимался с Кэтрин любовью. Его отчаяние было так глубоко, что он забыл о жене, отправившись на поиски выпивки.
Но станет ли человек, проигравший деньги, считать себя обманщиком? Мотом – может быть. Или дураком. Ведь он еще не разорился. Доход с имения оставался достаточным, чтобы его мать и сестры ходили в шелках и кружевах.
В глубоком раздумье Берк подошел к столику у кровати, откупорил маленькую бутылочку и поднес к носу. Настойка опиума. Что бы ни было причиной меланхолии Альфреда, он страдал еще и бессонницей.
Дрогнувшей рукой Берк поставил пузырек на стол. Может быть, если бы он сам не был так увлечен борьбой со своими демонами, он мог бы выведать правду у Альфреда и помочь ему найти выход. Его друг мог бы остаться в стороне от поля боя – пьяным до бесчувствия, но по крайней мере живым.
Кэтрин бы все еще была преданной женой, а не печальной вдовой.
И Берк никогда бы не очутился в ее постели.
Соблазнив Кэтрин, он нарушил клятву оберегать ее, клятву на крови, данную умирающему человеку. До конца своих дней он будет жить с этим пятном позора. Но он не променял бы воспоминания о любви к Кэтрин, которую испытал в том сияющем тоннеле, даже на вечную жизнь. Ибо это были его воспоминания. А не пришедшие к нему из потустороннего мира.
Что-то блеснуло в темноте под кроватью. Берк наклонился и извлек из пыли пуговицу. Она была больше его ногтя. Из медной серединки свисали оборванные зеленые нитки. Он узнал эту пуговицу.
Кровь застучала в его висках. По коже пробежали мурашки, а мускулы напряглись. С лихорадочным нетерпением он ждал появления мистических видений…
В дверях стояла Кэтрин в тонкой ночной рубашке, не скрывавшей ее прекрасную фигуру. Он знал, зачем она пришла, и с горьким сожалением понимал, что снова разочарует ее.
Ее глаза широко раскрылись, когда она увидела на кровати раскрытый саквояж, затем его дорожную одежду.
– Ты уезжаешь в Лондон сегодня?
Он отвернулся, не в силах видеть обиду в ее глазах, заставлявшую еще больше страдать.
– Да.
– Но… почему?