П. Паркер - «Великолепный век» Сулеймана и Хюррем-султан
«Ты сделал правильный выбор, сын мой, — думала она. — Любовь к своим близким и семейное счастье имеют гораздо большую ценность, чем тень, которую отбрасывает Алая мантия. Тень может перемещаться вперед и назад… Пока ты верен нашей Хюррем, ей не понадобятся никакие зелья, чтобы приворожить тебя».
Ласково, по-матерински улыбаясь, она еще какое-то время смотрела на детей, а затем быстро спустилась в свой двор. Проходя по галерее, она краем глаза заметила какое-то движение в тени.
— Кто здесь? — спросила она.
Тень шевельнулась, и она заметила в углу очертания мужской фигуры.
— Как смел ты пройти сюда? Разве ты не знаешь, что я могу приказать сейчас же казнить тебя за такое святотатство?
— Валиде-султан, прошу, простите меня… Я пришел просить вашего совета.
Хафса замялась. Она знала: стоит ей закричать, прибегут черные евнухи и схватят нахала, не подпустив его к ней. Мгновение она размышляла, затем жестом велела незваному гостю пройти в одну из комнат, выходящих на галерею.
Войдя следом, она заперла за собой дверь.
— Я давно наблюдаю за твоими успехами и все гадала, скоро ли тебе хватит смелости попросить меня об услуге.
Хафса окинула взглядом стоящего перед ней мужчину; даже теперь он старался держаться в тени.
Мужчина начал говорить невнятно, но Хафса перебила его:
— Молчи! Я уже знаю, чего ты желаешь; я знала это с тех пор, как твоя нога впервые ступила на порог дворца. Теперь слушай меня и делай то, что я скажу…
Глава 67
Евнух словно не замечал Давуда, который умело водил губкой по телу Сулеймана. Он быстро шагал по скользкому мраморному полу хамама; приблизившись к султану, евнух опустился на колени и со вздохом произнес:
— Господин мой, Тень Бога на Земле, великий визирь просит тебя о встрече. Ему нужно поговорить с тобой.
— Пусть войдет!
Ибрагим вошел в жарко натопленный хамам в полном облачении; по обычаю, на нем был зеленый кафтан.
Сулейман улыбнулся:
— Присоединяйся ко мне, друг мой. Пока мы с тобой беседуем о государственных делах, Давуд может обслужить нас обоих.
Ибрагим послушно удалился в прохладный предбанник, где снял одежду, а затем вернулся и лег на мраморную плиту рядом с Сулейманом. Он с подозрением покосился на Давуда, который молча полил его подогретой водой.
— Ибрагим, говори свободно. Давуду можно доверять наши самые сокровенные мысли.
Ибрагим по-прежнему подозрительно смотрел на ичоглана. Он немного успокоился, лишь когда ичоглан принялся сильными пальцами разминать ему спину. Сулейман увидел, что озабоченное лицо друга постепенно разглаживается. Давуд продолжал работать; Сулейман нежно коснулся локтя Ибрагима.
— Сулейман, я скучаю по твоим ласкам, — негромко заметил великий визирь.
Не переставая гладить Ибрагима, Сулейман спросил:
— Разве Хатидже не отнимает у тебя все силы?
Ибрагим широко улыбнулся:
— Ты прав. Твоя сестра во многом похожа на тебя. Ее желание велико, и она доставляет мне огромную радость. Но, хотя она произошла из того же лона, что и ты, она не обладает той плотью, по которой я тоскую.
Давуд встал и обошел двух мужчин, лежавших на плите. Ибрагим следил за ним взглядом. Он оценивающе осмотрел обнаженного ичоглана, а затем снова повернулся и посмотрел Сулейману в глаза. Давуд опустился на колени и принялся массировать затылки султану и великому визирю. Оба блаженно вздохнули.
Наконец Сулейман заговорил:
— Ты сейчас занимаешься египетскими делами; тебе пришлось многое изменить там после мятежа нашего глупого наместника, который желал отделиться от Османской империи… Кроме того, ты возглавил наше войско, которое воюет на севере… Подобно тебе, друг мой, я также решил многое изменить в своей жизни. Недоразумения развеиваются, и мой путь становится все яснее. Так как ты твердой рукой возглавляешь войско империи, у меня появилось время заняться личными делами и привести их в порядок — к полному удовольствию всех заинтересованных сторон. Но не тревожься, в моей жизни всегда останется место для твоих нежных ласк. Я тоже тоскую по той радости, которую способен доставлять мне только ты.
Давуд нащупал на шее Ибрагима больное место. Великий визирь вскрикнул и сурово посмотрел на ичоглана. Тот продолжал как ни в чем не бывало разминать ему мышцы.
— Сегодня, друг мой, — продолжал Сулейман, — приходи поужинать со мной. Твои покои по-прежнему рядом с моими. Они давно остыли; им недостает твоего тепла.
Ибрагим успокоился. Он взял Сулеймана за руку и поднес ее к губам, но, когда он заметил, как близко к голове Сулеймана находится мужское достоинство ичоглана, его взгляд снова устремился на него, к его вьющимся черным волосам.
Ибрагим встал, собираясь уходить.
— Увидимся на закате, господин.
Покосившись на Давуда, он погладил Сулеймана по щеке тыльной стороной ладони и быстро вышел.
Сулейман перевернулся на спину. Он пристально наблюдал за ичогланом, который невозмутимо продолжал делать свое дело. Когда его руки пробежали по груди султана, Сулейман приподнял голову и крепко схватил ичоглана за руки. Давуд замер.
— В чем дело, Давуд? Что случилось? — спросил Сулейман.
Давуд прижал ладонь к теплой подмышке Сулеймана, пропустив между пальцами густые поросли волос.
— Господин, я не имею права судить другого, особенно если он неизмеримо выше меня по положению…
Сулейман жестом велел ему продолжать:
— Мой ичоглан, можешь смело высказываться, не боясь наказания.
После недолгой заминки Давуд сказал:
— Ты часто говоришь о том, как любишь свою одалиску Хюррем, и все же жаждешь плоти своего друга Ибрагима. Прости, господин, но я не понимаю, как мужчина может тянуться к столь разным источникам наслаждения и обоим оставаться верным…
Сулейман улыбнулся:
— Ты ведь тоже любишь свою Александру, верно?
Давуд кивнул.
— Мягкость и красота женского тела не сравнятся ни с чем, но люди соединяются не только для продолжения рода, и не только нежнейшее женское тело способно довести мужчину до безумия. Я ни за что не променяю Хюррем ни на какую другую женщину — сама мысль об этом мне отвратительна. — Говоря это, Сулейман рассеянно провел рукой по бедру Давуда и потрепал волосы, растущие у того внизу живота. — Но сближение мужчины с мужчиной также доставляет наслаждение… Я люблю Ибрагима, как брата, с семи лет. Нас с ним многое объединяет. Мы вместе росли, вместе взрослели. Мы заглянули в свои души и открыто возрадовались близости друг друга. Я никогда не имел близости ни с каким другим мужчиной, кроме него, ведь он часть моей жизни, которая неразрывно связана с его жизнью.
