Анна Кэмпбелл - Пленница греха
Но ее пальцы впились в его влажную рубашку, сжимаясь и разжимаясь в одном ритме с его губами, терзающими ее грудь.
Он рванул застежку на брюках. Гул в его голове был таким громким, что он едва расслышал, как с треском порвалась ткань.
Безжалостно сжимая ее бедра, он приподнял ее навстречу себе и вошел в нее.
Жар.
Наслаждение.
Небо даровало ему покой на одно хрупкое сияющее мгновение.
Он впитывал ее всеми истосковавшимися органами чувств. Ее запах. Тихий шелест ее дыхания. То, как она дрожала под ним.
Он приподнялся и посмотрел на нее. Глаза ее были закрыты, лицо напряжено. Проклятие, должно быть, он причинил ей боль. Следуя тем принципам, которым был верен, Гидеон должен был выйти из нее и оставить ее в покое.
Он стал выходить из нее. Он собирался прекратить этот фарс. Но когда его распухшая плоть стала выскальзывать из нее, он испытал мучительно-острое наслаждение.
И снова вошел в нее. Жестко. Требовательно. Безжалостно.
Она сжалась вокруг него. Казалось, она не хочет его отпускать.
Чариз застонала, и этот стон эхом отозвался в его груди. Она выше приподняла бедра, запрокинула голову, прогнулась и снова застонала.
Он вышел из нее и вошел вновь. Один толчок следовал за другим.
Наконец последний толчок.
Он излил в нее свою муку, свою тоску и свой гнев.
И, задыхаясь, тяжело опустился на нее.
Гидеон был в полном изнеможении.
«Господи, что я наделал?» Он со стоном перекатился на спину. То, что он испытал только что, по силе ощущений превосходило все испытанное им ранее.
Гидеон посмотрел на Чариз.
— Ты в порядке? — ворчливо спросил он.
Чариз облизнула губы, и это, казалось бы, безобидное движение усилило его желание.
Она не делала никаких попыток прикрыть наготу. Сознание того, что она лежит рядом с ним обнаженная, усиливало его желание.
— Спасибо, в полном порядке.
Гидеон нахмурился. Вежливо-отчужденный тон Чариз встревожил его.
Он приподнялся на локте и заглянул ей в лицо.
— Я набросился на тебя, как голодный пес на кость.
— Ты не дрожишь. Тебя не тошнит. Ты не покрываешься потом.
Он нахмурился:
— Я переживаю из-за тебя. Забудь обо мне.
— Ты забыл о себе.
— Так это был эксперимент? Наглости тебе не занимать.
Она наклонилась, так что тяжелая масса волос упала на лицо, не давая ему разглядеть его выражение.
— Я не представляла, как еще можно проверить свою догадку.
— И в обмен тебя отделали по-королевски.
Она вскинула голову и посмотрела ему в глаза. Он судорожно втянул воздух.
— Надеюсь, вы остались довольны собой, мадам, — с сарказмом произнес он.
— Разумеется, я собой довольна. Довела мужа своего до того, что он обезумел от желания. Гидеон, ты дотрагивался до меня.
— Проклятие, Чариз. Я не просто до тебя дотрагивался. Ты заслуживаешь большего.
Она схватила его за предплечье.
— Мне плевать на то, чего я заслуживаю. Я хочу тебя. И мне плевать, каким способом я этого добиваюсь. — Она снова улыбнулась. — Это было восхитительно.
— Восхитительно?
Гидеон ушам своим не верил.
— Конечно, восхитительно. Ты выглядел так, словно умрешь, если не прикоснешься ко мне. В следующий раз у тебя получится лучше.
— Ты уверена в том, что будет следующий раз?
— Я обнаружила твою слабость. Ты бессилен перед моей наготой.
«Она права», — подумал Гидеон. Она продолжала загадочно улыбаться.
— Как я могла сомневаться в том, что ты меня хочешь?
Он невесело рассмеялся:
— Я всегда хочу тебя. Чариз, я люблю тебя.
Глава 17
Гидеон пришел в ужас от того, что сказал. Он отдал бы на отсечение левую руку за то, чтобы вернуть свои слова обратно. Но было слишком поздно.
Он отшатнулся от Чариз и вскочил на ноги. Поднял с пола ее ночную рубашку и швырнул на край кровати.
— Ты любишь меня? — прошептала она.
Она смотрела на него громадными сияющими глазами. Губы ее приоткрылись. Она выглядела такой счастливой, что ему было больно смотреть на нее. Беда случилась, она была непоправимой, и смысла говорить ей о том, что он солгал, не было. Хотя для них обоих было бы лучше, если бы она поверила в то, что он обманул ее, признавшись в любви.
Все то, что делало его жизнь с ней невозможной и мечту о счастье с ней недосягаемой, не исчезло, как бы ни томился он от любви к ней. Одна страстная схватка, рожденная отчаянием, не меняла жестокой реальности его существования. Он не был и никогда не будет нормальным мужчиной. И если она готова связать свою жизнь с ним сейчас, то однажды горько пожалеет об этом.
Он не смог бы спокойно наблюдать за тем, как ее любовь превращается в ненависть, затем в отвращение, что неизбежно произойдет, когда она осознает, чем пожертвовала, связав свою жизнь с калекой и безумцем.
Вновь он мысленно выругал себя за то, что сделал признание, что навсегда изменило ситуацию между ним и его красивой, находящейся в плену трагических заблуждений женой.
— Это не важно, — сказал Гидеон.
Между бровями ее пролегла крохотная складка.
— О, Гидеон.
В тоне ее он услышал нотки жалости, но ее жалость ему не нужна, она оскорбительна.
И чтобы не смотреть на нее, неотразимо прекрасную, Гидеон, опустив глаза, сосредоточенно застегивал брюки. Руки в перчатках сильно дрожали. Его состояние было сродни тому, которое он испытывал во время приступа своего недуга, с той лишь разницей, что на этот раз он дрожал не потому, что прикасался к ней, а потому, что хотел к ней прикоснуться.
Он поднял взгляд и тут же приказал себе не обращать внимания на то, что она раздета. Ее нагота сильно его отвлекала.
— Чариз, надень рубашку.
Она нетерпеливо поджала губы.
— Ты не ответил на мой вопрос.
Он вздохнул и провел рукой в перчатке по волосам.
— Лучше бы этого всего не было.
— Почему?
— Ты наденешь эту чертову рубашку? — в отчаянии воскликнул он.
Чариз грациозно нагнулась, подхватила рубашку и натянула ее.
— Ну вот. Так лучше?
— Не сказал бы.
Он судорожно дышал, раздувая ноздри и сжимая кулаки. Он вновь горел от желания овладеть Чариз прямо сейчас. Ее сопротивление лишь разжигало его вожделение. Он был ненасытным сатиром. Будь у этой девушки хоть капля здравого смысла, она бежала бы от него без оглядки.
— Не понимаю, в чем проблема, — упрямо сказала она. — Ты любишь меня. Я люблю тебя.
— Ты не любишь меня, — огрызнулся он.
Чариз закатила глаза. Внезапное превращение искусительницы в надутую школьницу могло бы вызвать у него улыбку, если бы у него не было ощущения, словно она сдирает кожу с его душ и.
