Анастасия Туманова - Мы были юны, мы любили
Когда Илья с мальчишкой за спиной подлетели к дому, там уже были цыгане. Мужчины сидели на траве под забором, дымили трубками, жевали табак, молчали. Молодые цыганки встревоженной кучкой стояли у крыльца, тут же вертелись дети. Увидев Илью, все разом зашумели, замахали руками:
– Смоляко! Да где тебя носит?
– Весь город обегали, Конную сверху донизу перерыли, всех перепугали!
– Васька молодец – нашел!
– Началось у Настьки? – хрипло, еще не переведя дыхания после скачки, спросил Илья. Не дожидаясь ответа, вспрыгнул на крыльцо, но в него вцепилось сразу несколько рук.
– Ошалел? Куда?! Не кобыла, чай, рожает, баба!
Опомнившись, Илья шумно выдохнул, отошел. Сел было на землю, но тут же вскочил снова.
– А кто там с ней? Что говорят? Хорошо все, правильно?!
– Стеха там, – ворчливо ответил кто-то из женщин. – Не бойся. Сиди, морэ, да жди. Даст бог, все ладом будет. Да сядь ты, не вертись тут! Мешаешь только…
Словно в подтверждение этих слов, из дома на крыльцо, чудом не ударив Илью по лбу дверью, выбежала Стеха и закричала:
– Еще воды принесите! Наташа, Фенька, сюда!
Две молодые цыганки схватили ведра, висящие на заборе, и взапуски бросились к колодцу. Старшие невестки Стехи, уже немолодые, полные достоинства, не торопясь вошли в дом и плотно закрыли за собой дверь. Илья подбежал к окну, замер, прислушиваясь, но из дома не доносилось ни стонов, ни криков – только невнятное бормотание женщин, топот босых ног по половицам и деревянный стук: кто-то открывал настежь все двери и ящики, чтобы роженице было легче. Илья сам не знал, сколько времени стоял так, и вздрогнул, когда сзади его тронули за плечо. Обернувшись, он увидел деда Корчу.
– Парень, это ведь дело долгое. Не стой, иди сядь.
Он послушался. Медленно подошел к поленнице, сел на бревна и закрыл глаза.
Время шло. Теплый день сменился сумерками, очень быстро перешедшими в темноту. Цыгане, устав ждать, разбрелись по домам. Кое-кто, уходя, сердито бурчал, что, мол, собирались завтра трогаться, а теперь что? Но дед Корча твердо сказал: «Пока Настя не управится – посидим». Илья не сумел даже поблагодарить старика. Радостное возбуждение первых минут закончилось, вместо него душу сосал нудный, изматывающий страх. Илье казалось, что уже прошло слишком много времени, что давно можно было не одного, а трех родить. Еще пугало то, что Настя не кричала. Илья был уверен, что при родах все бабы должны орать благим матом. Впрочем, Ольга тоже мало кричала тогда, весной… Илья невольно зажмурился, вспоминая прошлогоднюю Масленицу, когда они с Варькой и Митро сидели на кухне дома Макарьевны и боялись дышать, слушая сдавленные, хриплые стоны из-за закрытой двери.
От этих воспоминаний у Ильи перехватило дыхание, он вскочил с поленницы, взволнованно прошелся по темному двору, опасаясь глядеть на дом с ярко горящим окном, в котором не было видно ничего, кроме мелькающих теней. Господи, и Варьки нет, в который раз со страхом и досадой подумал он, все бы спокойнее было… Распевает там, в Москве, свои романсы, а тут такое делается… И почему, почему Настька не кричит? Чем она там занимается? Почему проклятые бабы не выходят, хоть бы одна выбежала, рассказала бы, что с Настькой, как она… Ничего толком сделать не умеют, хоть самому рожай… Илья снова прошелся вдоль забора, чувствуя, что дрожит не только от напряжения, но и от озноба: весенние ночи были еще холодными. Потом подумал, что неизвестно, сколько времени придется так сидеть. Можно было, конечно, переночевать у соседей, но Илья на это не решился, боясь, что, как только он уйдет, тут же все и случится. В конце концов он выдернул из поленницы несколько березовых обрубков и запалил костер. Сразу, будто только этого и дожидаясь, из-за ската крыши выглянула луна, запуталась в кружевных ветвях рябины, и по двору поползли бледно-серые, призрачные пятна. От лунного света Илье неожиданно стало спокойнее. Он придвинулся ближе к весело трещавшему огню, глубоко вздохнул, еще раз посмотрел на дом, на луну, на черный двор… и вдруг заснул, как в колодец провалился.
Он очнулся от пронзительного вопля и мгновенно, еще не открыв глаз, вскочил на ноги. Уже светало, небо наливалось розовым светом, угли костра давно погасли и затянулись пеплом, было страшно холодно, и Илья отчетливо слышал, как у него стучат зубы. Он не сразу вспомнил, что происходит, и в первую минуту удивился: откуда в такую рань столько цыган во дворе? Почти весь табор стоял около дома, не было только детей, еще сладко спящих в это время, и стариков. Илья посмотрел на дом и решительно зашагал к крыльцу – но замер на полушаге, потому что разбудивший его крик повторился, длинный, хриплый, полный отчаяния, и у Ильи мороз прошел по спине. Так кричала Ольга – тогда, год назад. Перед тем, как умереть. Илья прикинул, сколько времени прошло. Выходит, Настя мучается почти сутки… И все еще ничего?!. Он молча поднялся на крыльцо, рванул на себя тяжелую дверь, но тут налетели сзади, схватили за руки, за плечи, чуть ли не унесли с крыльца.
– Успокойся, морэ… Куда полез? Толку от тебя там…
К счастью, дверь открылась сама. На двор вышла усталая Стеха, на ходу вытирающая вспотевший лоб. Ее зеленый платок сполз на затылок, фартук был сбит на сторону. Ни на кого не глядя, старуха буркнула:
– Сбежались, черти… Умыться дайте.
Одна из женщин побежала к ней с ковшом воды, но Илья успел первым и, отстранив цыганку, хрипло спросил у Стехи:
– Что там, мать?
– Что-что… Рожает. А ты что думал?
– Почему так долго? Почему она кричит так? Там… там плохо что-то? Когда уже все?
– Отстань! – отрезала Стеха. – Не знаю! Сядь и жди!
И, позабыв умыться, быстро ушла обратно в дом. Илья сел на землю там же, где стоял, уткнулся лицом в колени, чувствуя вкус горечи во рту. Теперь он точно знал: творится что-то не то. И он, Илья, опять ничего не может сделать.
Утро постепенно перешло в день. Солнце поднялось высоко над землей, разогретая земля влажно и остро запахла, по небу побежали легкие белые облака, стало тепло, почти жарко, и цыгане разлеглись прямо на молодой траве внутри двора. Прибежала было стайка детей, но им быстро стало скучно, и они отправились за забор играть в лапту. Повитухи из дома больше не появлялись. Всего один раз высунулась Фенька, которая велела принести воды, выхватила ведро из рук притащившей его девчонки и тут же скрылась в доме. Илья, несколько часов кряду просидевший возле крыльца, вдруг встал, подошел к жене Мишки Хохадо, лущившей семечки у забора, и хрипло попросил:
– Фешка, сделай милость божескую… Зайди, узнай, что там.
– Ты что, дорогой, с ума сошел?! – выронив на землю пригоршню лузги, замахала Фешка руками. – Кто меня пустит? Стеха сказала, чтобы никто носа не совал…
