Анна Годберзен - Блеск
Диана выкурила ещё одну сигарету, а следом ещё одну, пока не пересохло во рту и не закололо в груди. Когда в пепельнице образовался холмик пепла и жженого табака, Диана встала и подошла к кровати. Вытащила все ещё готовый к отъезду саквояж с кое-какой одеждой и памятной шляпой и достала из него дневник. Шумно вздохнув, она рухнула на белое стеганое покрывало. На секунду почувствовала себя очень юной и немного глуповатой от того, что проводит послеобеденные часы именно так, а в это же время где-то в городе её богатый любовник принимает важные решения, позже способные повлиять на жизни сотен, тысяч людей. Но едва начав писать, Диана не смогла остановиться, пока не исписала несколько страниц. Она начала:
«Какой миссис Шунмейкер я стану? Порочной, легкомысленной или недолго прожившей? Буду ли я тщеславной, счастливой или быстро забытой? Конечно, не сплетниками и осуждающими, поскольку у них долгая память и именно они летописцы нашего времени…»
Глава 37
Человек, советовавший всегда говорить правду, несомненно, вел очень праведную жизнь, хотя сложно представить, что ему удалось бы снискать успех в обществе подобном нашему, где столь яростно блюдут приличия.
Мейв де Жун, «Любовь и другие безумства великих семейств старого Нью-Йорка»К трем часам Каролина сняла фату, хотя по-прежнему оставалась в белом платье — дорогостоящем результате недели кропотливого труда. Она перестала беспокоиться, что помнет юбки, и села в мягкое кресло, ещё утром поставленное Баком в примерочной. Рядом стоял поднос из начищенного серебра с чаем и бутербродами, но она не притронулась к ним. Каролина и думать не могла о еде. Она была наслышана о хрупких леди, страдающих от полного отсутствия аппетита, но сама доселе никогда не испытывала ничего подобного.
Все её тяжелые мысли стремились к Лиланду, где бы он ни был. Когда они остались одни, она начала объяснять, кто такой Тристан, думая, что сможет рассказать лишь долю правды, покаянно улыбнуться и понадеяться на прощение. Но едва лишь раскрыла рот, как поняла, что рассказывает всё: свое настоящее имя, место рождения, кем была её семья, как сама работала горничной, как познакомилась с Лонгхорном. Лиланд молча слушал и запоминал её слова, а потом спокойным голосом сказал, что ему необходимо прогуляться и обдумать сказанное. Но он должен был обязательно вернуться. Он пообещал, что придет.
Несколько часов назад её беспокоил лишь собственный наряд и возможная косноязычность. Она даже не ожидала чего-то столь унизительного, как случившееся, но теперь понимала, до чего же мало её волнуют презрительное отношение к ней высокопоставленных гостей и скандальные репортажи в газетах, которые, несомненно, появятся завтра. Её бы воля, она обменяла бы все наследство Лонгхорна на уверенность в неугасимой любви Лиланда. Она бы отдала свой дом, лишь бы узнать, какой квартал молодой человек сейчас меряет шагами.
Ожидание в одиночестве было самым тягостным из всего, что ей пришлось вынести за всю жизнь. Каролине пришло в голову, что сестра, возможно, где-то поблизости, и со своим неиссякаемым запасом доброты могла бы помочь успокоиться до возвращения жениха. Но одновременно с сухой исповедью пришло понимание, что с её стороны было весьма черство попросить Клэр играть роль безмолвной горничной на свадьбе единственной родственницы, и поэтому ни о каком утешении не стоит и помышлять.
Плакать ей не хотелось. С одной стороны, она отчаянно ждала возвращения Лиланда, а с другой — все эти долгие часы сидела тихо. С тех пор как она стала Каролиной Брод, каждую минуту ее жизни наполнял потаенный страх, что однажды она выдаст свое прошлое и свой секрет: низкое происхождение и необразованность. Но теперь, открыв свой ужасный секрет единственному человеку, чье мнение имело для неё значение, Каролина думала, что сможет наконец-то расслабиться.
Комната была маленькой и тихой, но потолок стремился вверх, отчего создавалось возвышенное и безмолвное, как в храме, настроение. Каролина хотела бы помолиться, только не знала как. Но даже без ее мольбы к Богу Лиланд сдержал слово. Он вошел в примерочную — намного менее воодушевленный, чем прежде, и с посеревшим лицом. Каролина окинула взглядом его угольно-черный смокинг и подчеркивающую мощную фигуру парадную рубашку, пусть и смятую и испачканную кровью.
Некоторое время они оба молчали. Каролина встала и выпрямилась, зашуршав многослойными юбками платья и накрахмаленными оборками. В монашеской тишине комнаты шорох её наряда показался чересчур громким для двоих присутствующих. Мужчина, который в это время уже должен был стать её мужем, поднял на Каролину голубые глаза, но ему, вероятно, было слишком больно смотреть на неё, и поэтому он быстро потупил взгляд.
— Каролина… — начал он, и одновременно с ним она выпалила:
— Мне так жаль, что…
— Не нужно.
— Что? — Сердце Каролины, как и все до единой клеточки её тела, затрепетало, словно под летним ветерком.
— Я понимаю, — продолжил Лиланд. Он говорил тихо, побежденно, уткнувшись взглядом в пол. — Понимаю, почему ты солгала мне о себе. О том, кто ты и откуда. В каком-то смысле я даже думаю, что с твоей стороны было весьма отважно обвести вокруг пальца всех этих великосветских дурней и заставить их поверить, что ты столь же родовита, как любой из них.
— Правда? — прошептала она и шагнула вперед, слушая, как шуршат по каменному полу сильно накрахмаленные нижние юбки. Тени на лице Лиланда сводили её с ума, поскольку ей ничего не хотелось больше, чем увидеть его и показать ему настоящую себя.
— Да. Но, безусловно, никто из этих людей никогда не имел для меня особого значения, и мне всю жизнь были безразличны их балы, наряды и разговоры. Думаю, я всегда знал, что ты от них отличаешься, и именно поэтому захотел тебя. Я бродил часами, мучаясь вопросом: если бы ты с самого начала сказала мне, что ты не наследница, а горничная, влюбился бы я в тебя тогда? — Он наконец-то поднял голову. Струящийся из высокого окна свет озарил его черты, а взгляд Лиланда сосредоточился на лице несостоявшейся невесты.— Думаю, что да, Каролина. Думаю, что смог бы полюбить тебя любой.
Каролина приоткрыла рот, и из её горла исторгся доселе неслыханный звук: что-то среднее между бульканьем и всхлипом. Ей хотелось ответить ему чем-то столь же красивым, как его слова, но на глазах уже выступили слезы, и даже если бы их не было, Каролина никак не могла выразить клокочущие в ней в эту минуту чувства. Она уже представляла себе скромную церемонию, возможно, на борту корабля, и как они с мужем уплывают прочь от города и его желчи. Она шагнула вперед и взяла руки Лиланда.
