Мишель Моран - Нефертари. Царица египетская
— Нефертари! — выдохнул он и, прижав меня к себе, наслаждался запахом моих волос и нагретой солнцем кожи. — Вот это да! Нефертари!
Я походила на тростинку, к которой приделан тяжелый шар.
— Пять месяцев.
Я не стала говорить, что последний месяц меня тошнит каждую ночь.
— О боги, как я скучал по тебе в Нубии!
Рамсес потянулся за мечом, и Исет немедленно шагнула к нам.
— Тебя ждал весь двор, — сказала она. — Сегодня в Большом зале будет роскошное празднество.
Рамсес улыбнулся.
— Мне уже не терпится!
— А в мою спальню тебе тоже не терпится попасть?
Рамсес посмотрел на меня, и Исет, поняв, с кем он намерен провести ночь, заговорила настойчивее:
— Я приготовила для тебя подарок — в честь твоей победы.
Рамсес наконец оставил меч, и я поняла: сегодня он никому его не отдаст. Фараон сказал Исет:
— Я зайду к тебе перед празднеством, — и я залилась краской гнева.
По ступеням храма спустился верховный жрец Амона. У меня внутри словно все перевернулось. Дойдя до нижней ступеньки, Рахотеп улыбнулся Исет и объявил:
— Ночь за ночью мы стояли у ног Амона, молили его уберечь здоровье фараона и даровать ему победу.
От такой лжи у меня перехватило дыхание. Ночь за ночью Рахотеп сидел в Большом зале, ел, пил и строил козни вместе с Хенуттауи.
— Наступил месяц месоре, — продолжал жрец, вытянув руки, словно стебли тростника. — И в последний месяц сезона урожая Амон даровал фараону еще один урожай — победу над мятежной Нубией!
Придворные вторили ему радостными криками, жрицы зазвенели бронзовыми систрами. Войско отправилось рекой к дворцу — под голубыми с золотом знаменами фараона. Рамсес плыл вместе со своими воинами, а я сидела рядом с Мерит на «Благословении Амона» и так злилась, что даже не хотела разговаривать.
— Он бы отдал тебе меч, — уверенно сказала Мерит. — Я видела, как он его вынул.
— Исет, как всегда, времени не теряла. Перед пиршеством он пойдет в ее покои, потому что она приготовила ему подарок.
Мерит откинулась назад. Она уже кипела негодованием.
— Будет теперь ему рассказывать, как каждую ночь молилась о его благополучии, хотя это ты все время жгла благовония у ног Амона. Вот я расскажу фараону правду!
Я подалась вперед.
— Нет! А то он еще подумает, что я тебя подговорила из ревности. Он тебе не поверит.
— Да это каждый может подтвердить!
— Кто? Кто посмеет сказать ему правду?
Праздник в Большом зале длился всю ночь. Когда подали угощение и музыканты начали исполнять победную песнь, Рамсес разыскал меня на балконе.
— Нефертари!
Он сильно загорел в походе. Белая набедренная повязка так и светилась на темной коже, голубые глаза казались бирюзовыми.
— Я ждал, пока ты наконец окажешься одна.
Рамсес обнял меня; на запястье у него блестел новый золотой браслет.
Я чуть не рассердилась на фараона: ведь только глупец может не понимать, что Исет — притворщица! Но поцелуи моего супруга были горячи, и под его набедренной повязкой я почувствовала шевеление.
Рамсес прижал ладонь к моему животу и прошептал:
— Я думал о тебе каждый день. Тысячи раз хотел послать тебе письмо, но боялся, что его перехватят. Я хочу знать, как ты жила. Расскажи мне все. Все!
Мы удалились ко мне в покои, забыв и про праздник, и про музыкантов. Только поговорить нам довелось не сразу. Мы упали на постель, и Рамсес обнял меня и спустил с моих плеч тунику. Мы старались вести себя осторожно, чтобы не причинить вреда ребенку, но страсть все больше охватывала нас, и наконец Рамсес сказал:
— Не желаю покидать твою постель. Неферт. Я больше не поеду на войну без тебя!
Под доносившуюся из внутреннего двора музыку мы стали делиться своими тайнами. Каждую ночь я жгла благовония у ног Амона, молилась за благополучие супруга, а теперь удивлялась — чего я страшилась? Он высокий, сильный, ему все по плечу.
— Пока тебя не было, я сильно боялась.
Рамсес рассмеялся, но, увидев, что у меня дрожат губы, замолчал.
— Ах, моя Неферт! — Он прижал меня к себе. — Мы с тобой как бронза и золото — никогда не умрем!
— Душой — да. Но не телом. Ведь так будет не всегда.
— Так будет всегда.
Наверное, победа сделала Рамсеса еще более безрассудным. Разве можно так говорить?
— В загробной жизни мы будем вместе, — добавил Рамсес. — Будем пировать среди богов. Они услышали все наши молитвы. Амон помогал мне в Нубии. Окружить дворец и взять зачинщиков оказалось совсем легко. Мы разделались с ними, как с баранами.
Я вздрогнула, и Рамсес добавил:
— Ведь они предали Египет. Предали нас, после того, как мы всего у них понастроили! Прекрасный город, крепость, равной которой в Нубии не сыскать, надежная защита от ассирийцев.
В глазах Рамсеса горело негодование, и я невольно подумала: «Что будет, если он узнает, как вела себя в его отсутствие Исет?»
— Нам помогал Амон, — серьезно сказал Рамсес. — Иначе нам бы не удалось победить так быстро. В следующий раз, Неферт, я возьму тебя с собой. Когда родится наш сын…
— А если родится дочь?
— Это будет сын, — уверенно ответил он. — Амон услышал мои молитвы и даст нам наследника.
Сердце у меня застучало сильнее, ко мне вновь вернулся страх перед родами. А если я не смогу родить сына или — еще того хуже — не увижу, как он растет?
— Расскажи мне про Фивы, — попросил Рамсес. — Что тут было без меня? Пасер говорит, к тебе приходил проситель-хабиру?
— Да, Ахмос Халдейский. — Рамсес явно уловил в моем голосе колебание, и я добавила: — Он принес мне прошение.
Рамсес нахмурился.
— Именно тебе? Чего он хотел?
— Просил отпустить хабиру из войска.
Фараон рывком сел.
— Всех хабиру? И что ты ему сказала?
— Что решать должен ты, разумеется!
— Их нельзя отпускать! Каждый год мы ждем вторжения хеттов, и рано или поздно они нападут. Почему он надеялся на такую милость?
— Потому что его народ привел в Египет мой дед. При фараоне-еретике они жили как рабы…
— Все воины живут как рабы!
— Но их обещал отпустить еще Эхнатон. И обманул.
— Значит, Ахмос Халдейский пришел к тебе в надежде, что ты выполнишь обещание своего акху?
Я невольно посмотрела туда, где рядом с привезенным из гробницы Мерира портретом лежал обломок плитки. По краям он почернел от огня, но в середине был ярко-голубой. Я подумала о пламени, уничтожившем моих родных, и о причудах судьбы, приведшей ко мне человека, первым подтолкнувшего их к гибели. Для чего я рассказываю об этом Рамсесу? Что мне за дело до желаний Ахмоса, который поставил под удар мое доброе имя, придя ко мне со своей просьбой? Но, посмотрев Рамсесу в глаза, я ответила:
