Кэтрин Куксон - Знак судьбы
– Вам надо как-нибудь проехаться со мной в снежный буран, мисс, – рассмеялся в ответ Таггерт. – Ладно, бегите домой. И спокойной вам ночи.
Ответа Барбары почтальон уже не услышал, двуколка быстро удалялась. Придерживая одной рукой шаль, надетую поверх шляпки, и держа в другой руке саквояж, Барбара медленно побрела к калитке. Но когда она толкнула ее, калитка не открылась: ветка рябины, поваленная ветром, загородила вход.
Согнувшись в три погибели, Барбара добралась до второй калитки, ведущей во двор. Шум ветра почти так же молотил по барабанным перепонкам, как на перевале. Порывы стали даже более яростными, хотя совсем недавно Барбаре казалось, что сильнее ветра просто не может быть.
Впереди на тропинке что-то мелькнуло, от неожиданности споткнувшись, девушка упала бы, но ее спасла стена сарая. Некоторое время она стояла, прислонившись к стене, благодаря Бога, что он послал ей знакомый ориентир в такой темноте. Барбара решила держаться стены и идти вдоль нее, пока не доберется до двери кухни.
В этой стороне двора, обращенной к дому, находились дровяные сараи, конюшня и баня, а между ними узкий проход вел в огород. К бане примыкала кладовая, миновав которую, попадаешь прямо к дому.
Барбара уже добралась до дальнего сарая, когда чьи-то руки внезапно схватили ее. Девушка закричала от ужаса, но тут же облегченно вздохнула и прильнула к массивному телу дяди Томаса. Он обнял девушку еще крепче, так, что саквояж выпал из ее руки на землю, и затащил Барбару в сарай. Ей показалось, что шум ветра здесь еще сильнее, чем на улице: старые доски трещали и скрипели.
– Ужас какой, правда?! – крикнула Барбара.
Но дядя ничего не ответил, а лишь еще крепче сжимал ее в объятьях. Да что с ним такое случилось? Может, у него судороги и ему плохо? И почему… почему он оказался на улице в такой ураган? Это же чистое безумие – выходить из дома в такую погоду.
– Ох, дядя, дядя! – хотела было крикнуть Барбара, но ужас сдавил ей горло, когда Томас вдруг опрокинул ее на спину. Что происходит? В чем дело? Это… это же дядя? Да, конечно, дядя. Она узнала его не только по массивной фигуре, но и по запаху. Специфическому запаху табака, грубого твида и перегара, не очень приятному, но присущему именно ему. Она бы никогда не спутала этот запах… Боже мой! Боже мой! Я, наверное, схожу с ума, этого не может быть! Барбара начала отчаянно сопротивляться. Внезапно ей показалось, что ветер занес ее в сумасшедший дом, потому что Томас тоже стал бороться с ней, срывать нижнее белье. Нет! Нет! Нет! Господи, Боже мой, что с ней происходит? Под тяжестью его тела девушка не могла дышать… не могла больше сопротивляться. Нет, она сошла с ума, потому что это не может происходить с ней. Барбара предприняла еще одну отчаянную попытку, вцепившись ногтями в шею Томаса.
И тут все тело пронзила мучительная боль, а разум, который жил как бы отдельно от происходящего, сказал ей, что это смерть – смерть ее благопристойности, уважения к себе и к семье. Смерть самой жизни.
Когда огромная тяжесть свалилась с ее тела, Барбара не шелохнулась. Ветер завыл с новой силой, и бедная девушка завыла в унисон, как смертельно раненый зверь. Никто не пытался зажать ей рот ладонью, и только увидев над собой фонарь, Барбара умолкла. Широко раскрытыми глазами она смотрела на свет. Когда фонарь переместился в сторону, Барбара разглядела взлохмаченного дядю Томаса. Ей показалось, что его массивная фигура заполнила собой весь сарай, он был похож на безумного исполина. И тут Барбара заметила женскую фигуру, метнувшуюся к двери, и услышала вопль Мэри:
– Боже милосердный!
Служанка опустилась на колени возле Барбары, оторвала ее отяжелевшее тело от земли и принялась баюкать ее, продолжая восклицать: – Боже милосердный! Боже милосердный! – В голосе Мэри слышались рыдания, она стала уговаривать Барбару: – Пойдем, пойдем отсюда, дитя мое. Пойдем отсюда, пойдем.
Барбара поднялась на ноги, позволив Мэри вывести себя из сарая и отвести в дом…
Прислонившись к косяку, Томас смотрел им вслед. Затем он перевел взгляд на стоявший на земле фонарь. Глаза его расширились, рот раскрылся, будто он увидел в свете фонаря свое отражение – толстый, похотливый, омерзительный старик. Этот образ вызвал у Томаса такое отвращение, что его вырвало.
"Анна! Анна! Анна!… Барбара! Ох, Боже милосердный!…"
У Томаса на мгновение помутился разум, стерев из памяти то, что он натворил. Но когда сознание прояснилось, он отстранился от косяка и, шатаясь, вышел из сарая.
Когда Томас подошел к кухонной двери, сильный порыв ветра почти зашвырнул его внутрь. Выбравшись через кухню в прихожую, он увидел Анну, спускающуюся по лестнице. Оба замерли. Они долго смотрели друг на друга, и страдание, читавшееся в их глазах, невозможно было описать словами.
Не в силах больше видеть боль во взгляде Анны, Томас склонил голову и шаркающей походкой направился к своему кабинету. Заперев дверь, он подошел к полке, висевшей над камином, взял оттуда револьвер и положил его на стол дулом к креслу. Потом сел в кресло, снял револьвер с предохранителя и наклонился вперед. В этот момент ручка на двери кабинета стала медленно поворачиваться. Но Томас не обернулся и быстро нажал пальцем на спусковой крючок.
Часть V. Мэтью
Глава 1
Скандал, связанный с самоубийством Томаса Моллена, не утихал целый год. Местные жители буквально смаковали его, тем более что осталось живое доказательство этого скандала – молодая женщина, которую Томас Моллен воспитывал как родную дочь.
Правда о смерти Томаса стала известна благодаря Эгги Мурхед. Она считала, что Томас перепутал племянницу с ней ("вот потеха-то!") – и осознал свою ошибку, лишь услышав крик девушки. Когда разлетелась весть о том, что Моллен застрелился из-за этого, Эгги очутилась в центре внимания не только местных мужчин, но и приезжавших корреспондентов газет.
Газетчики писали не только об этом случае, они копались в прошлом Томаса Моллена, поэтому статьи получались весьма пикантными. Там сообщалось, что хотя последние двенадцать лет он жил отшельником, Моллен остался Молленом, в любовницах у него состояла гувернантка племянниц, а что еще интереснее – одна из его племянниц вышла замуж за его незаконнорожденного сына.
Несмотря на все подробности, эта сенсация постепенно забылась бы, однако через пять месяцев после случившегося садовник впервые заметил округлый живот Барбары. Данный факт не попал на страницы газет, хотя "горный телеграф" моментально разнес его по округе.
Новость достигла ушей Дональда на рынке, поэтому он не смог сразу же вернуться на ферму, чтобы сообщить ее Констанции.
