Сара Блейн - Как женить маркиза
Взгляд Вира стал жестким и колючим.
Даже если б он не успел довольно хорошо узнать свою непредсказуемую супругу за прошедшие несколько дней, все равно он бы догадался, что дело тут вовсе не в обычных ежемесячных женских недомоганиях, а в чем-то куда более серьезном. Он только что своими глазами видел, что ей невыносимо его прикосновение!
Он решительно сделал шаг к ней. Пора было заставить ее сказать правду.
Но тихий стук в дверь вынудил его остановиться. Черт все побери!
Констанс мгновенно обернулась.
– Кто там? – окликнула она, избегая смотреть на Вира, вид которого был страшен.
– Это Элис, мэм, горничная. Вы звонили?
– Да, входите. Его светлость уже уходит. – Наконец она посмотрела на Вира. – Ведь вы уходите, милорд? – повторила она значительно.
–Черт возьми, Констанс, если это какой-то твой заговор...
– Никакого заговора, милорд. Я... – Она умолкла и посмотрела в сторону. – Бог в помощь вам, милорд. Счастливого пути, – сказала она вяло. – Только, пожалуйста, уходите.
Она продолжала все так же стоять, невидяще уставив глаза в одну точку за его спиной, когда Вир, коротко кивнув на прощание, повернулся и ушел. Холодная обжигающая ярость душила его. Никогда он еще не испытывал подобного чувства.
Спустившись в вестибюль, он набросил на плечи плащ, нахлобучил шляпу, выхватил свою трость из рук Коллинза, лицо которого было совсем уж каменным. Затем, когда он был уже готов в раздражении выбежать из дома, он вдруг приостановился, и голова его склонилась на грудь.
Мгновение он стоял так, в то время как Коллинз, застывший в бесстрастной неподвижности, ожидал его приказаний.
Наконец голова Вира поднялась. Губы его скривились в сардонической усмешке. Глубоко вздохнув, он произнес:
– Смотри за ней в оба, Коллинз, ладно?
Он подождал, пока не раздался ответ Коллинза:
– Обязательно, милорд.
Затем, даже не оглянувшись, он вышел из дома.
Однако когда он уселся в наемную карету, поджидавшую его у крыльца, он достаточно совладал со своими чувствами, чтобы начать рассуждать куда более здраво, чем тогда, когда он выходил из комнаты Констанс, – чего она, видимо, и добивалась. И все равно он ничего не понимал.
Черт возьми! Сколько он себя помнил, ни разу еще, имея дело с женщинами, он не оказывался в таком полном и безысходном замешательстве. В том, что женщиной, посрамившей его прославленное знание женского характера, оказалась его жена, он видел особую иронию судьбы. Его не оставляло очень неприятное чувство, что все его будущее счастье зависит от того, сумеет ли он разгадать загадку, которую задала ему эта женщина.
Вир был слишком наблюдательным человеком, чтобы не заметить, что обычно прямодушная Констанс во все время этого болезненно неприятного разговора старательно избегала смотреть ему в глаза. Право, надо было быть слепым, чтобы не заметить этого. Он понял, разумеется, что она лгала ему, – и это Констанс, которая всегда говорила правду. И не такой он дурак, чтобы не догадаться, что все это каким-то образом было связано с портретом его отца: именно портрет и вывел ее из душевного равновесия и стал причиной тяжелой сцены в спальне.
Дьявольщина! Вывел из душевного равновесия – это, пожалуй, не слишком точно описывает ее состояние. Точнее будет сказать, потряс до глубины души. Но почему? Ясно одно: она узнала человека, изображенного на картине. Но если она узнала лицо, то как могла при этом не знать, что это портрет покойного маркиза де Вира? Более того, почему, узнав наконец, кто изображен на портрете, она так страшно побледнела? Ей-богу, у нее в тот момент были глаза как у раненой лани.
Тут какая-то тайна, и тайна эта сулит беды пострашнее, чем утрата им, Виром, душевного равновесия. Похоже, если он не сумеет разгадать эту загадку, потеряет то единственное, что так неожиданно придало смысл его существованию. Хуже того, если он хоть сколько-то начал разбираться в характере своей юной супруги, она для себя уже решила, что существует некое непреодолимое препятствие для их совместного счастья. Констанс отстранялась от него так решительно, что это было равносильно прямому заявлению о том, что она уходит от него.
Ну конечно, именно это она и собралась сделать!
Боже правый, подумал он и даже подпрыгнул на сиденье. Он застучал набалдашником трости в потолок наемной кареты и приказал кучеру поворачивать. Какой же он был дурак, что позволил чувствам возобладать над здравым смыслом! И как это вообще не похоже на него – расчувствоваться вдруг. Да, его восхитительная супруга явно вскружила ему голову сильнее, чем он мог вообразить.
Карета, захваченная потоком других экипажей, въезжавших в Кенсингтон-Гарденс и Гайд-парк и выезжавших обратно, долго не могла развернуться. Вир, который клял себя на чем свет стоит за свою колоссальную глупость – как же он сразу не догадался, что у Констанс на уме! – места себе не находил, чуя, как уходит драгоценное время. Прошло не менее получаса с его отъезда, когда карета снова подъехала к величественному особняку.
Вир выскочил из кареты и взлетел на крыльцо еще прежде, чем карета остановилась. Не обратив внимания на Коллинза, который только появился в вестибюле, он помчался вверх по лестнице, прыгая через две ступеньки. Быстро прошел по галерее, где ему попались две горничные, почтительно присевшие перед ним в реверансе, и младший лакей, занятый тем, что заправлял маслом лампы.
Дойдя наконец до двери, из которой он выскочил, немногим более получаса назад, он повернул ручку и, не удосужившись постучаться, распахнул дверь.
Комната с веселенькими бледно-желтыми обоями и мебелью, обитой розовым шелком, приветствовала его насмешливым молчанием. Сундук, одиноко стоявший посреди комнаты, добил его окончательно.
Констанс, его новобрачная маркиза, покинула его.
Густой туман накатывал на улицы города с Темзы, когда полковник Джек Ингрэм, пообещав жене вернуться не поздно, поцеловал ее в щеку и отправился на встречу с офицерами своего бывшего полка, с которыми намеревался провести весь вечер. Сама Софи тоже собиралась провести этот вечер вне дома, на заседании дамского литературного общества, которое должно было быть посвящено обсуждению «Тадеуша Варшавского», первого опубликованного романа молодой, подающей надежды романистки Джейн Портер. Софи рассчитывала, что вечер получится занимательный и приятный, но, к несчастью, миссис Эжени Фарнуэл, в доме которой должно было состояться нынешнее заседание, в последний момент слегла с простудой, и, так как уже не было времени придумать что-нибудь другое, заседание пришлось отменить.
Вот в такие моменты ей особенно не хватало Констанс, подумала Софи, стоя посреди гостиной нижнего этажа и чувствуя себя ягненком, отбившимся от стада. Не то чтобы она была несчастна в замужестве – состоянии, сравнительно новом для нее, – нет, она была более чем счастлива. Она прожила сорок девять лет старой девой, нисколько не тяготясь таким существованием, пока на званом обеде у миссис Делани почти полтора года назад у нее не открылись глаза на новые и восхитительные возможности. Она поняла, что жизнь ее вот-вот изменится к лучшему, едва только взглянула в веселые карие глаза на грубоватом лице, которое хотя и не было красивым в строгом смысле этого слова, однако выражало и ум, и силу духа, что, с точки зрения Софи, было гораздо привлекательнее обычной миловидности черт. Полковник Джек Ингрэм, мгновенно завоевавший место в ее сердце, сделал ее жизнь полной – а ведь она даже не сознавала раньше, что в жизни ее зияют пустоты. Но тем не менее нельзя было не признать, что когда Констанс, как всегда независимая и упрямая, настояла на том, чтобы съехать из ее дома, в жизни ее возникла брешь, которую даже Джек не в силах был полностью залатать.
