Пола Куин - Очарованная горцем
Давина испуганно задрожала, смутно догадываясь о том, что сейчас произойдет. На мгновение ей стало страшно. Но это длилось недолго — предвкушение чего-то чудесного заглушило страх, и она потянулась к нему, нисколько не стыдясь своего желания. Острая боль пронизала ее. Господи… он сейчас разорвет ее пополам.
— Давина…
Приподнявшись на локтях, Роб навис над ней. Невольно устыдившись своих слез, она открыла глаза… и, к своему изумлению, заметила, что в глазах Роба тоже стоят слезы.
— Я люблю тебя, милая, — хрипло прошептал он. — Ты всегда будешь для меня единственной.
Она верила ему. О Господи, спасибо… спасибо тебе!
— Ты тоже, — поклялась она, пока Роб осыпал ее лицо поцелуями.
Постепенно боль стихла, сменившись наслаждением, и очень скоро Давина сама уже не могла понять, чего она так боялась. Вот дурочка, подумала она. Ведь рядом с нею Роб! Человек, кому она верила беспредельно, кому отдала все — свою жизнь, душу и девственное, не знавшее мужчин тело. Давина испытывала такое наслаждение, что ей казалось, сердце вот-вот не выдержит и разорвется. Она даже мечтать не могла, что судьба пошлет ей такого возлюбленного.
— Я надеюсь только, что жизнь со мной придется тебе по душе, — прерывающимся голосом пробормотал Роб. — Потому что сегодня вечером… — Обхватив ее затылок ладонью, он жадно впился в ее рот. А потом одним мощным толчком вонзился в нее, так что она невольно вскрикнула, — я наполню тебя своим семенем. А завтра… — Хрипло застонав, Роб напрягся, выплеснув в нее семя, — завтра я женюсь на тебе.
Роб, вынырнув из сна, машинально потянулся к ней. Вчера, истомленная ласками, она так и уснула в его объятиях. Простыня еще хранила тепло ее тела, но самой Давины не было. Весь сон как рукой сняло, остался только парализующий страх, что он потерял ее навсегда. Роб рывком сел.
Слабый янтарный свет, исходивший от горевших в камине поленьев, уже успел смениться темнотой. Глухая тишина, казалось, липла к каменным стенам, сковывая холодом сердце Роба… Сделав над собой усилие, он стряхнул с себя наваждение и повернул голову туда, откуда лился слабый, серенький свет.
Давина стояла у окна. Ее обращенное к небу лицо словно купалось в свете луны. При виде ее хрупкой фигурки сердце Роба забилось чаще. Она стояла, скрестив руки на груди — широкие рукава спускались до самых кончиков пальцев, а слабый ветерок, налетавший из-за холмов, развевал слишком просторную для нее рубашку так, что, казалось, у нее за спиной трепещут белоснежные крылья. Господи помилуй, с щемящим сердцем подумал Роб. Давина выглядела такой хрупкой, такой одинокой… и такой невероятно красивой, что он едва не сорвался с постели.
Желание быть рядом с ней сводило его с ума, но Роб, скрипнув зубами, заставил себя отказаться от этой мысли. Тишина — это тот покой, который ей не мог дать никто, даже он сам. Ему пришлось смириться с этой мыслью. Роб отдал бы все, чтобы утешить ее, но это было не в его власти.
Он беззвучно прошептал ее имя. Казалось, оно само слетело с его губ.
Но Давина услышала.
Она обернулась. При виде встревоженного лица Роба на ее губах мелькнула улыбка.
— Мне нравится слышать, как ты произносишь мое имя.
— Правда?
От этой улыбки в голове у него будто что-то взорвалось. Спустив ноги с кровати, Роб подумал немного, потом стянул с постели одеяло и, закутавшись в него, направился к ней.
— Стало быть, глупо спрашивать, согласна ли ты стать моей женой, верно?
— Угу, — передразнила она его. — Так же глупо, как ждать, что я на это отвечу, — улыбнулась она.
Лицо ее светилось от счастья.
— Угу, — согласился он.
Встав позади нее, он закутал ее в одеяло. Больше всего на свете ему сейчас хотелось подхватить ее на руки, отнести на постель и снова заняться с ней любовью, но тут он перехватил ее устремленный в темноту за окном взгляд, и слова замерли у него на губах. Почему она встала? Почему с таким страхом вглядывается в темноту за окном?
— Я не позволю никому обидеть тебя, — стиснув зубы, поклялся Роб.
— Знаю. — Она накрыла его руку своей. — Я просто думала об отце, — помолчав немного, продолжала Давина. — Знаешь, я часто думаю о нем. Гадаю, узнает ли он меня, если мы встретимся. Вспоминает ли он обо мне, когда смотрит на Марию или Анну? Конечно, глупо ломать себе голову из-за такой ерунды.
Она пожала плечами.
— Ничего не глупо, — отрезал Роб.
— А ты знаешь, каково это — знать, что у тебя есть родные, которые даже не вспоминают, что ты есть, не беспокоятся, как ты там, без них?! Господи, сколько же я молилась, чтобы он забрал меня к себе — меня и мою мать! Но он так и не приехал! Уже потом, много позже, я поняла почему… Только легче мне от этого не стало. Все дни напролет я мечтала, воображая, что я — это не я, а обычная девушка, чья жизнь не так уж важна для судьбы королевства, которая может просто жить, любить и без страха встречать завтрашний день. Я все время пыталась представить себе, какой была бы моя жизнь, если бы я не была дочерью наследника трона, и католика вдобавок… Так было до того дня, когда почувствовала, что устала бороться, и смирилась с тем, что меня ждет.
Давина подняла к нему лицо. Мрачная безнадежность, которую он заметил в ее глазах, исчезла, сменившись нежностью, и Роб с удивлением заметил, что она улыбается.
— А потом вдруг появился ты. Роб, ты не только спас меня из огня… ты научил меня снова радоваться жизни! Теперь я вновь стала мечтать — и все благодаря тебе!
Роб с улыбкой притянул ее к себе.
— Тебе не нужно больше мечтать, любимая, — прошептал он, целуя ее. — Я дам тебе все, что ты только пожелаешь… и даже больше, клянусь!
Подхватив Давину на руки, Роб бережно опустил ее на кровать. Они снова занялись любовью — только на этот раз медленно, не спеша, словно у них впереди была целая жизнь, чтобы узнать друг друга.
Увы, это было не так. Роб хорошо понимал, что, рано или поздно, отец Давины явится за ней. И теперь, осознав наконец, как долго и безнадежно она мечтала о том, чтобы это случилось, он вдруг почувствовал, что боится. Боится, что Давина решит вернуться в Англию. Ну уж нет, решил Роб, этому не бывать. Завтра же он назовет ее своей женой! Он даст ей все, о чем она только может мечтать, и будет молиться, чтобы королю никогда не удалось их отыскать. Но даже если это случится, уговаривал себя Роб, Яков в глаза никогда не видел Давину. Король ведь никогда не приезжал в аббатство Святого Христофора. А поскольку никого из тех, кто видел ее там, не осталось в живых, подумал он… И замер, вдруг вспомнив об Эшере. Эшер! Ладно, решил Роб, с этой проблемой он разберется утром.
