Линда Ли - Белый лебедь
Грейсон посмотрел на нее испытующе, взгляд его темных глаз обволакивал ее. Ритмичная музыка приглашала к танцу, и она незаметно для себя самой начала приплясывать на месте.
— Потанцуйте со мной, Грейсон. — Она не узнала собственного голоса. Ей казалось, что она растворяется в желании, отчетливые, строгие линии, которыми она обрисовала мир для себя много лет назад, исчезли в этой комнате с высокими потолками, заполненной незнакомыми людьми в масках. Он устремил взгляд на ее губы.
— У нас есть другие обязательства, — напомнил он.
— Ну пожалуйста, — умоляюще прошептала она. Он что-то пробурчал, затем положил ей руку на талию и увлек ее в танцевальный зал, а там прижал к себе, и они закружились в зажигательном вальсе. Они сделали один тур, и Софи почувствовала, что он расслабился, перестал сопротивляться и вся его хваленая чопорность испарилась.
— Вы такая красивая сегодня, — улыбнулся он, держа руку на ее спине и кружась с ней по залу. В ответ она лукаво улыбнулась.
— Вы пытаетесь улестить меня приятными словами?
— Нет. Я просто рад, что вы счастливы, и хотел бы, чтоб так было всегда. — Она рассмеялась.
— Но это не от меня зависит.
— А от кого?
Она попробовала отступить, но его сильная рука нежно сжала ее талию.
— Я пошутила.
— Мне так не кажется. — Он повернул ее в танце, и при этом движении она почувствовала прикосновение его сильных бедер. — Я уже говорил, что ваша склонность к шуткам — всего лишь притворство. — Он прижал ее к себе еще теснее. — И к тому же я уверен, что вы меня хотите.
Она была застигнута врасплох и заставила себя рассмеяться.
— Сильное выражение для того, кому было прямым текстом сказано, что я не желаю выходить за него замуж. Но на этот раз стрела пролетела мимо цели.
— Это больше не поможет, Софи.
Он прижал ее к себе так сильно, что она уже не знала, где кончается она и начинается он. Кровь мчалась по ее жилам, ноги стали ватными. Она почувствовала, что её загнали в угол и защитная стена разваливается на глазах.
— Вы не можете отрицать, что вы меня хотите, — добавил он. — Больше не можете. Я видел, как вы посмотрели на меня, когда я вошел. Это что-то да значит, Софи.
— Только то, что мне нужно заняться своей головой.
— Это значит, что у нас есть общее прошлое. Вы знаете обо мне такое, чего не знает больше никто. И я знаю о вас такое, что знаю только я. Мы должны быть вместе, Софи.
Голос его ласкал, и ей захотелось поверить ему. Он смотрел на нее так, что у нее перехватывало дыхание. Ее гипнотизировал его ласковый взгляд; он наклонился к ней и, не обращая внимания на толпу, впился губами в ее губы,
Он целовал ее так, словно впитывал, словно втягивал ее в себя, как воздух, пока она полностью не растворилась в нем.
Его прежние поцелуи наполняли ее тело мучительным желанием, и еще долго после них у нее кружилась голова. Но этот поцелуй был другим. Этот наполнил ее мечтами. Он не был требовательным. Он просто ласковее уговаривал. И этого оказалось достаточно, чтобы она захотела навсегда отдать ему себя. И так продолжалось одно долгое мгновение. Она отдалась чувству, когда он ласково провел губами по ее губам, медленно, не отрываясь, заставляя ее трепетать и жаждать продолжения.
Золотой ключик к ее сердцу звякнул, пытаясь открыть замок. Она испугалась того желания, которое овладело ею. И вдруг неожиданная мысль пронзила ее — она хочет стать его женой, хочет жить нормальной жизнью, и пусть все остальное катится ко всем чертям.
Когда он оторвался от нее, она чуть не застонала. Но вот наконец она обрела способность мыслить и поняла, что они уже не танцуют. Он смотрел на нее так, словно пытался запомнить навсегда. Словно пытался получить ответ на вопрос, не дающий ему покоя.
Наконец он улыбнулся ей.
— Пойдемте, милая. Нам пора. Тисдейды ждут нас. — Он взял ее за руку и повел к двери.
Он опять пытается командовать ею, не спрашивая, чего хочет она.
Разумеется, она возмутилась. Разумеется, она выдернула руку из его цепких пальцев.
— К черту Тисдейлов! И к черту вас с вашими расписаниями и грубостью! Я хочу танцевать, — заявила она, радуясь, что голос ее не дрожит.
Шампанское ли было тому виной или ночь, но она вышла на середину зала, решив, что будет танцевать одна. Теперь музыка была другая, медленная, чувственная, завораживающая. Мужчины и женщины танцевали, крепко обнявшись. Это возбуждало. И Софи начала танцевать.
Она покачивалась в ритме музыки, бедра ее соблазнительно колыхались. Сердце сильно билось, глаза с вызовом смотрели на Грейсона. Женщины наблюдали за ней с любопытством, мужчины кидали на нее оценивающие взгляды.
Многие отставили свои бокалы, чтобы ничего не пропустить. Буфетчики перестали обслуживать гостей.
— Софи, — окликнул ее Грейсон со своего места. Его темные глаза сверкали в прорезях маски, руки упирались в бедра, и она видела красную шелковую подкладку плаща, лежащего у него на плечах.
Игроки за столами повернулись к танцующим, сдающий карты замер с колодой в руке.
— Если вы не пойдете сейчас же со мной, — пригрозил он, — я переброшу вас через плечо и унесу, как мешок с зерном.
Ее глаза блеснули из-под полуопущенных век.
— Вы не посмеете!
И она повернулась вокруг собственной оси, юбки ее взлетели, показав туфельки; мелькнули чулки.
По залу пронесся одобрительный шепот. И изумленный вздох. Но Софи ничего не замечала.
— Вы что же, не понимаете, что ли, — рассердился Грейсон, — что сейчас они все заключают пари, кто победит в нашей перепалке?
Она медленно вращалась, подняв руки, откинув голову и слыша, как шуршит за спиной ее плащ.
— И кто же, по-вашему, победит?
Дальнейшее произошло так быстро, что Софи даже не успела понять, что случилось. Мгновение — и шелковая ткань обвила, как облако, ее щиколотки; еще мгновение — и она оказалась в его объятиях, и огромный зал наполнился аплодисментами и приветственными криками, потому что Грейсон, схватив ее в охапку, быстрыми шагами направился к двери. Но не в сторону выхода.
Он нес ее по длинному безлюдному коридору, вдоль которого шли закрытые двери, и шаги его, отдаваясь от твердого мраморного пола, звучали слишком громко. Софи не знала, смеяться ей или сердиться из-за его несносного поведения. Но когда он поставил ее на пол, не отпуская от себя, всякое желание размышлять у нее пропало.
Он крепко прижимал ее к себе, не давая вырваться. Она растворялась в его взгляде, жаркая и трепещущая. Она попробовала оттолкнуть его, но он удерживал ее у своей широкой груди.
— Если вы вознамерились околдовать меня, — сердито пробурчал он, и голос его звучал как грубый шепот желания, — вы преуспели. Околдовали и завлекли. Довели до сумасшествия.
