Эптон Синклер - Замужество Сильвии
– Остерегайтесь Дугласа, папа! Он неисправимый льстец! – раздался голос Сильвии.
Она смеялась, говоря это. И только тетя Варина, единственная из всех присутствующих, уловила зловещую нотку в ее смехе и подметила горькую складку около рта. Тетя Варина и ее племянница были единственные люди, достаточно хорошо знавшие Дугласа ван Тьювера, чтобы понять всю иронию этого эпитета «неисправимый льстец!»
Сильвия сразу сообразила, что муж ее задался целью привлечь на свою сторону ее семью. Он объезжал с майором плантации и терпеливо выслушивал длинные лекции о борьбе с вредными насекомыми. Вернувшись домой, он угощал майора сигарами и слушал его воспоминания из времен детства. Он посетил епископа Чайльтона и провел довольно много времени в его кабинете, стены которого были уставлены выгоревшими томами богословских книг. Ван Тьювер сам имел в юности наставника англиканской церкви и пунктуально выполнял ее предписания. Но он почтительно выслушал доводы своего собеседника в пользу более простой формы церковной организации и унес с собой объемистый трактат о заблуждениях, касающихся «Апостольского наследства». Затем явилась тетя Ненни, властолюбивая и оживленная дама, какой она была и тогда, когда помогала молодому миллионеру жениться. И Дуглас ван Тьювер намекнул ей теперь, что ее третья дочь должна непременно навестить Сильвию в Нью-Йорке.
Его любезности в самом деле не было пределов. Он посадил к себе на колени мистера Кассельмена Лайля и дал ему поиграть своими дорогими часами, которые тот уронил на пол. Он вставал рано утром и ездил верхом с Пэгги и Мэри. Он катал Селесту в автомобиле и помог ей произвести соответствующее впечатление на молодого человека, в которого она была влюблена. Своим ласковым отношением к детям он завоевал сердце «мисс Маргарет», а терпение, с которым он выслушивал длинные рассказы о их болезнях в различные периоды их жизни, окончательно укрепило их дружбу. Сильвии, наблюдавшей за всеми его маневрами, казалось, что он задался целью связать себя с нею множеством новых уз.
Она приехала домой, чтобы найти там покой и отдохнуть в одиночестве, но оказалось это невозможным. Слепота ребенка вызвала толки о причине этого несчастья, и если бы она стала скрываться, то дала бы повод к самым худшим предположениям. В ее семье подготовлялся большой торжественный прием, на который должно было собраться все общество Кассельменского округа, стремившееся поглядеть на счастливую мать. А затем в местном клубе должен был состояться очередной танцевальный вечер, на который все явятся в надежде взглянуть на блестящую пару.
У Сильвии было такое ощущение, словно ее мать и тетки постоянно подталкивают ее сзади, приговаривая: «Иди, иди! Покажи себя! Не допускай, чтоб о тебе пошли толки».
Она терпеливо переносила эту пытку в течение нескольких недель, а затем обратилась к своему кузену Гарри Чайльтону:
– Гарри, – сказала она, – мой муж хочет отправиться на охоту. Не поедешь ли ты с ним?
– Когда? – спросил Гарри.
– В самое ближайшее время. Завтра или послезавтра.
– Я готов, – сказал Гарри. После этого Сильвия пошла к мужу.
– Дуглас, вам пора уехать, – сказала она ему. Он внимательно посмотрел на нее.
– Вы все еще не оставили этой мысли? – спросил он наконец.
– Нет, не оставила и не оставлю.
– Я надеялся, что здесь, среди близких вам людей, вы снова хоть отчасти обретете здравый смысл.
– Я знаю, на что вы надеетесь, Дуглас. Мне очень жаль, но я должна сказать вам, что нисколько не изменилась.
– Но разве мы не были счастливы здесь? – спросил он.
– Вы, может быть, но не я… Я чувствовала себя глубоко несчастной. Я не могу иметь покоя, пока вы будете преследовать меня. Я очень жалею, что приходится говорить вам это, но мне необходимо побыть одной, а пока вы здесь, развлечениям не будет конца.
– Но мы могли бы дать понять, что не ищем развлечений. Мы могли бы отыскать где-нибудь тихое местечко, недалеко от ваших родных и спокойно пожить там.
– Дуглас, – ответила она, – я уже переговорила с кузеном Гарри. Он готов ехать с вами на охоту. Пожалуйста, позовите его и распорядитесь, чтобы все было готово к завтрашнему утру. Если вы останетесь еще хотя бы на один день, я немедленно уеду на плантации дяди Мандевиля.
Наступило долгое молчание.
– Сильвия, – сказал он наконец, – как долго это будет продолжаться?
– Всегда. Мое решение твердо. Вам нужно примириться с этим.
Он молчал несколько минут, стараясь овладеть собой.
– Вы намерены оставить ребенка у себя? – спросил он наконец.
– Да. Пока еще ребенок не может обойтись без меня.
– Это теперь, а в будущем?
– Мы сговоримся насчет этого. Дайте мне немного времени, чтобы успокоиться. После этого я вернусь в Нью-Йорк и поселюсь где-нибудь около вас. Я постараюсь устроить так, чтобы вы могли видеть ребенка всегда, когда захотите. Я вовсе не собираюсь отнимать его у вас. Я хочу отнять у вас только себя.
– Сильвия, – сказал он, – подумали ли вы о том, какое горе причинит вашим родным этот разрыв?
– О, не говорите об этом теперь, – взмолилась она.
– Я знаю, – продолжал он, – что вы решили во что бы то ни стало наказать меня. Но я надеялся, что вы найдете возможным пощадить их.
– Дуглас, – возразила она, – я прекрасно видела, к чему вы стремились. Я заметила, как изменился ваш характер с тех пор, как вы приехали сюда. Вы способны сделать несчастными моих родных, и тогда я тоже буду несчастна. Вы знаете, как горячо я люблю их и что я принесла себя в жертву из-за любви к ним. Только ради них я согласилась выйти за вас замуж, но теперь я убедилась, что поступила дурно, и никакая сила в мире не заставит меня изменить мое теперешнее решение. Я не хочу жить с человеком, которого я не люблю. Я не хочу больше притворяться. Теперь вы поняли меня, Дуглас?
Он молчал. Подождав немного, она заговорила снова.
– Ну, что ж, уедете вы завтра? Он спокойно ответил:
– Я не вижу оснований, почему я, ваш муж, должен потакать вашим безумствам. Вы хотите бросить меня, но причина, которую вы приводите для объяснения своего поступка, такова, что на основании ее в нашей стране следовало бы разрушать две трети браков. Ваша собственная семья поможет мне спасти вас от гибели, к которой вы стремитесь.
– Что же вы хотите сделать? – спросила она подавленным голосом.
– Я должен буду признать, что моя жена сумасшедшая, и взять над вами опеку, пока вы снова не сделаетесь благоразумнее.
Сильвия сидела несколько минут молча, с удивлением глядя на него.
– Вы хотите остаться здесь, чтобы преследовать меня изо дня в день в этом единственном убежище, которое еще осталось у меня. Ну, хорошо, в таком случае я перестану считаться с вами. Я должна заняться тут одним делом. Но мне кажется, что, как только я приступлю к нему, вы сами захотите быть подальше отсюда.
