Дебра Дайер - Хранитель сокровищ
Элизабет была женщиной практичного ума. Она знала, что Эш не собирается оставаться в Четсвике навсегда. Ей же хотелось его удержать. Она вынуждена будет остаток жизни оплакивать тяжелую потерю, если в течение шести месяцев не сумеет проторить дорожку к его сердцу сквозь колючие заросли недоверия и гордыни. Другого выхода у нее нет, и ничего не остается, как приручить дикого, осторожного зверя и навсегда поселиться в упрямом, надежно закрытом от посторонних сердце. И, дай Бог, чтобы ее старания не вышли боком.
Размышления Элизабет прервала чья-то легкая рука, опустившаяся на плечо. Она посмотрела на идущую рядом мать.
– Пейтон очень красив, правда? – с улыбкой спросила у дочери Джулиана.
Элизабет почувствовала, как замерло сердце.
– Разве? – постаралась она сделать удивленный вид. – Я, признаться, этого не заметила.
– Не может быть! Пейтон – настоящий красавец! Он так похож на Эмори. – Джулиана остановилась возле небольшого круглого столика, на котором стояла голубая фаянсовая ваза со свежесрезанными лилиями. – Интересно, почему сам Эмори не приехал с сыном? – вновь заговорила она, любуясь цветами. – Я так давно его не видела.
Элизабет глядела на мать, раздумывая, как лучше ей ответить. Джулиана знала о смерти Эмори, но, как и о многом другом, предпочла забыть. Она существовала в своем собственном мире, который надежно прятал ее от настоящей жизни.
– Эмори умер несколько лет назад, – рискнула сказать правду дочь.
– Умер? – удивленно переспросила Джулиана, осторожно прикасаясь к листьям белой лилии и хрупким лепесткам. – Не может быть, – продолжала она. – Должно быть, ты ошибаешься. Если бы Эмори умер, я бы знала об этом. Мы ведь так близки друг с другом, как брат и сестра. Я знала бы о его смерти. Помнила бы. Скорее всего, ты просто ошиблась.
Элизабет поняла, что мать вряд ли когда-нибудь согласится с действительностью.
– Порой мы забываем то, чего помнить не хотим, – осторожно заметила девушка.
Джулиана судорожно сжала цветок в ладони, словно утопающий, цепляющийся за соломинку.
– Если бы Эмори умер, я бы помнила, – упрямо повторила она. – Я уверена, что помнила бы. Разве нет?
Элизабет нежно погладила мать по плечу.
– Все хорошо, мама, – ласково сказала она. – Не из-за чего так пугаться.
Джулиана подняла глаза, в которых был страх. Мерещились демоны, видимые только ей.
– Тебя так долго не было, – тихо прошептала она. – Я боялась, что ты уже не вернешься назад.
– Я ведь говорила тебе, что вернусь через несколько недель, – улыбнулась Элизабет. – Помнишь?
– Да, помню. – Джулиана раскрыла ладонь и на полированную поверхность столика упали смятые лепестки. – Но бывают минуты, когда я начинаю грезить наяву. Вижу лица. Лица людей, которых я должна знать, но не могу вспомнить. Их уже нет в живых... И я боюсь. Боюсь, что и ты уйдешь от меня.
Элизабет обняла дрожащие плечи матери и нежно привлекла ее к себе.
– Все хорошо, – повторила она. – Ты не должна ничего бояться.
Изящные руки Джулианы обхватили тонкую талию дочери.
– Ты ведь всегда будешь возвращаться, правда? – с надеждой в голосе спросила она. – И никогда не уйдешь от меня? Мы всегда будем вместе, правда?
Элизабет прижалась щекой к белокурым волосам матери и с наслаждением вдохнула нежный аромат фиалки.
– Мы всегда будем вместе, – подтвердила она. Словно боясь, что дочь исчезнет, Джулиана еще сильнее прижала ее к себе.
– Обещаешь? – спросила она.
– Обещаю, – ответила Элизабет, с трудом сдерживая подступившие к глазам слезы.
– Я знаю, что могу тебе верить, – снова заговорила Джулиана. – Ты никогда не нарушишь данного слова?
– Никогда. – Элизабет поддерживала мать, которая с такой силой сжимала ее, что становилось больно.
Почувствовав, что объятия матери немного ослабли, девушка осторожно отстранилась.
– Давай догоним остальных? – предложила она.
– Да. – Джулиана с задумчивым видом перебирала смятые лепестки. – Кстати, зацвели азалии. Ты непременно должна показать их Пейтону. Я уверена, ему здесь понравится. На свете нет места красивее Четсвика.
Элизабет знала, что мать никогда не покинет Четсвик Холл, только здесь она чувствовала себя хорошо. Но станет ли Четсвик домом для Эша Макгрегора?
– Этот снимок был сделан в день твоего пятилетия. – Леона с улыбкой смотрела на страницу семейного альбома, лежащего у нее на коленях. – Это Таффи, твой серый пони. Ты так им гордился. Помнишь?
– Нет, – ответил Эш, которому это слово, далось с большим трудом.
– Нет? – Темные глаза герцогини светились нескрываемым изумлением. – Возможно, это и к лучшему. Видишь ли, пять лет назад твой любимец пропал.
Сидя рядом с герцогиней на изящном диванчике, Эш с трудом сдерживался, чтобы не вскочить с места и не начать шагами мерить комнату, как загнанное в клетку животное. Человеку его профессии приходилось контролировать эмоции, если он не хотел безвременно отправиться к праотцам. Сейчас ситуация была совсем иной.
Леона осторожно прикоснулась к руке, обращая внимание на фотографию, на которой была снята вся семья перед большой рождественской елкой. На верхушке дерева стоял ангел. Он был установлен так высоко, что крылья почти достигали потолка.
Мой маленький ангел. Эшу показалось, что он наяву услышал ласковый женский голос. И от этого ему стало не по себе.
– Отец ставил тебя на свои плечи, чтобы ты мог поместить ангела на верхушку елки, – снова заговорила Леона.
– А елка стояла там, – прибавил Эш, глядя в дальний угол гостиной.
– Да, – подтвердила Леона. – Она стоит там каждое Рождество.
Не ожидая, как герцогиня ответит на слова, вырвавшиеся против воли, Эш посмотрел на нее. Она ласково потрепала его по руке.
– О, как ты любил этот праздник!
Эш посмотрел на фотографию Эмори Тревелиана и не в силах был поверить в разительное сходство с собой. Сходство, которое с каждым снимком становилось все более очевидным.
– В этот день ты просыпался первым, бегал по дому и всех будил, – продолжала вспоминать Леона.
Внимательно изучая лицо Пейтона Тревелиана, Эш тщетно пытался представить, как выглядел он сам в его возрасте. Глядя на фотографию молодой семьи, он не мог не почувствовать счастье, запечатленное навсегда. Неужели он когда-то разделял это счастье?
Леона перевернула страницу альбома. Следующая, оказалась свободной.
– Еще так много пустых страниц, – с нескрываемой болью в голосе сказала она, задумчиво поглаживая черную бумагу альбома.
Молодые жизни, оборвавшиеся в суровой стране. Семья, распавшаяся на куски. Его ли это была семья? А люди, изображенные на снимке, его ли родители? Прохладный ветерок, раздувавший на окнах синие парчовые шторы, доносил пьянящий запах свежескошенной травы. Но, несмотря на свежий и чистый воздух, Эшу было трудно дышать.
