Кэтрин Смит - В ночи
А как, интересно, этот невидимка узнает, если только Уинтроп не расскажет ему? Он не верит ей, что она может хранить секреты?
– Из всего этого я заключаю, что такого человека не существует.
Серьезные голубые глаза перехватили ее взгляд.
– Поверь мне.
Надежда, с которой он это произнес, могла бы показаться смехотворной, если бы от его слов не стало таять что-то в глубине ее души.
– И ты еще просишь меня об этом! Я доверяла тебе больше, чем ты того заслуживаешь.
Его лицо затвердело.
– Ты, наверное, думаешь, что я сейчас разнесу по Лондону новость, что твой брак – фикция?
– Я бы не удивилась. – А что, если и в самом деле? Она будет уничтожена. Странно, что в данный момент это ее словно бы и не касалось. Единственная вещь, вокруг которой она выстраивала свою жизнь в течение более чем десятка лет, перестала быть важной сейчас, когда она столкнулась лицом к лицу с возможностью ее воплощения в реальность.
– А ты? – Его губы снова скривились в усмешке. – Арестуешь меня утром?
Мысль о том, что его могут схватить, отозвалась болью, хотя она знала, что он заслуживает того.
– Было бы неплохо.
Он поставил свечу на столик рядом с кроватью и наклонился к ней, его лицо было всего в Дюйме от нее. Такое прекрасное и такое вероломное. Люцифер во плоти.
– Предлагаю сделку. Обещаю хранить твой секрет в обмен на твое слово не разглашать мой.
Ей стало горько. Она не собиралась тащить его к властям, кстати, к их обоюдной выгоде. Это, несомненно, было ее слабостью. Но в то же время она не понимала, как можно заявить на него, и при этом никто не догадается, что они были в интимных отношениях. Что бы он ни сделал, она не могла предать его. То, что он с такой готовностью начал шантажировать ее, лишь подтверждало, что он не тот, за кого она его принимала.
Недовольство, должно быть, отразилось на ее лице, потому что в его глазах появилось сожаление.
– Я прошу не за себя, Мойра. – Презрительная усмешка скривила ее губы.
– Позволь, я выскажу предположение. Ты просишь от имени той таинственной личности, которую обязан защитить.
– Да. Пострадает много людей, помимо тебя и меня, если хоть одно слово просочится отсюда.
Он был прав. Нужно было позаботиться и о других.
– Я обещаю, что не пророню ни слова, но не из-за тебя. Я забочусь об Октавии и Норте и об остальных членах твоей семьи.
Он отвернулся, но прежде она успела увидеть кое-что в его глазах. Может, он так, беспокоится о своей семье? Возможно, кому-то из его братьев нужна его защита?
Господи, только не надо снова начинать верить ему. Единственный человек, которому нужна защита, был сам Уинтроп Райленд.
– Благодарю, – пробормотал он.
– Нет, это я должна быть признательна тебе. – В его глазах стоял вопрос.
– Мне?
– Именно. – От холода в собственном голосе ее самое пробрало до костей. – По крайней мере, все раскрылось до того, как я полюбила тебя. Это было жестоко, даже для такого, как ты.
Ее передернуло. Он отшатнулся, словно она ударила его. Но никакой удар не принес бы ей такого удовлетворения, которое она ощутила, увидев явственную боль, написанную на его лице. Она тут же оказалась на грани раскаяния. Он более искусный актер, чем она думала. Либо она по-настоящему ранила его своими словами.
И прекрасно. Именно этого она и хотела. Если бы его сердце разлетелось на столько же частей, как и ее, его страданий было бы достаточно, чтобы успокоить ее.
– Теперь убирайся отсюда. И предупреждаю тебя: если в недалеком будущем тиара вдруг исчезнет, я пересмотрю свое решение не обращаться к властям. Понятно?
Он кивнул, направляясь к дверям на балкон. Он явно полагал, что делает ей одолжение, уходя таким же путем, каким пришел. Вероятно, думал, что охраняет ее добродетель от каких-нибудь глупостей. К сожалению, так оно и было.
Остановившись возле дверей, он повернулся. Раскаяние на его лице почти утонуло в темноте.
– Мойра?
Безотчетно она вздернула подбородок. И не сказала ничего.
Он криво усмехнулся.
– Я тоже рад, что ты не успела влюбиться в меня.
А затем он скрылся в падающем снеге, оставив Мойру наедине с ее слезами.
Уинтроп стоял в саду Мойры. Его тошнило под пристальным взглядом садового ангела. Плечи содрогались в холоде и темноте. Он вытер рот тыльной стороной руки. Другой, чтобы не упасть, оперся о статую. Пальцы ощутили ее гладкую поверхность.
Слабость в желудке стала проходить, когда он прислонился к статуе, обхватив ее руками. Все это, должно быть, сон – чудовищный ночной кошмар. Дела не могут идти так плохо.
Тем не менее, все складывалось ужасно. От него не ускользнул комизм ситуации, и в глубине души он надеялся, что когда-нибудь надо всем этим еще посмеется. Правда, сейчас он не чувствовал ничего, кроме горечи и недомогания. Он ведь вернул эту чертову тиару на место и, Господи помилуй, решил, что не должен так обходиться с Мойрой, и тут она проснулась.
Все-таки это судьба. Никому, наверное, не удается контролировать течение собственной жизни. И он всего лишь пешка в какой-то крупной игре.
Если бы только заставить ее понять его, но на это не было никакой надежды. Он не смог бы убедить ее, даже если бы ситуация развивалась прямо противоположным образом. Боль и ярость переполняли ее. Что бы он ни говорил и какие бы доказательства ни приводил, она верила только тому, что видела.
Все усугублялось еще и тем, что он не мог быть полностью откровенным с ней. Поведать ей о своих отношениях с Дэниелсом не имело смысла: в тот момент она была не в состоянии понять его. Про Норта он просто не мог рассказать.
Рискнуть, чтобы она попыталась отплатить ему, – это одно, а вот испортить ее мнение о Норте – такого он не мог себе позволить. Брат блокировал уголовное следствие, чтобы прикрыть его, а таких вещей люди типа Мойры, с преувеличенной щепетильностью, не приемлют.
Точно так же и она не стала говорить с ним о том, почему ее муж не осуществил их брак, с чем она, к несчастью, смирилась.
Чудная, наивная Мойра. Как ругает она себя сейчас! Оплакивает его или слишком зла, чтобы лить слезы? Если существует милосердие, она должна оставаться в ярости. Мысль, что она может плакать по нему, была неприятна ему.
Потерев лицо рукой, он выпрямился и отодвинулся от спасительного камня. Еще немного, и начнет, светать, так что ему было бы лучше вернуться домой, пока кто-нибудь не заметил его. Совсем будет некстати, если вдруг пойдут слухи о том, что он был у Мойры в такой час. Она не заслуживает того, чтобы ее репутация пострадала в момент, когда сердце разбито.
Лошадь ждала его на том же месте, где он ее привязал, – рядом с конюшней Мойры. Усталый, он забрался в седло и пустил ее по проезжей части. Поводья не слушались заледеневших, негнущихся пальцев, снег сыпался за шиворот. Ему было наплевать.
