Джорджетт Хейер - Тени былого
– Слушаю, монсеньор.
– И отвезешь это письмо моей кузине. Она отправится с тобой во Францию. Гастон заметно повеселел.
– Далее, ты заедешь к милорду Меривейлу и заберешь у него одежду милорда Руперта. Ты понял?
– Весь гардероб милорда Руперта? – спросил Гастон с ужасом.
– Да, весь. А если он там, привези и камердинера милорда. О, чуть не забыл – и камеристку мадемуазель Леони. Прикажи ей упаковать остальные платья мадемуазель и привези ее – а также их – ко мне сюда.
Гастон заморгал.
– Слушаю, монсеньор, – с усилием выговорил он.
– Отправишься ты, разумеется, на «Серебряной королеве», а все, что тебе поручено, доставишь в Портсмут в карете. – Его светлость бросил камердинеру пухлый кошелек. – Да, и в Портсмуте, по дороге в Эйвон-Корт, ты отыщешь гнедую лошадь.
– Bon Dieu! – прошептал Гастон. – Гнедую лошадь, да, монсеньор.
– Гнедую лошадь, которая принадлежит некоему мистеру Мэнверсу из Кросби-Холла и была продана милордом Рупертом в понедельник. Ты ее выкупишь. – Вслед за первым полетел второй кошелек. – Цена не важна. Распорядишься, чтобы ее отвели в Кросби-Холл с поклоном от милорда Руперта и… э… благодарностью. Это ты тоже понял?
– Да, монсеньор, – ответил Гастон уныло.
– Bien. Сегодня, если не ошибаюсь, среда. Вернешься сюда не позднее понедельника. А теперь пошли ко мне Мийкина. Можешь идти.
Незамедлительно явился грум.
– Ваша светлость изволили звать?
– Да. Поедешь в Париж, друг мои, не позже чем через час.
– Слушаюсь, ваша светлость.
– И предупредишь превосходнейшего Уокера о моем приезде. Вернешься с дормезом, малой дорожной каретой и коляской для багажа милорда Руперта. В Руане, Тине и Понтуазе оставишь сменных лошадей. В Руане я переночую в «Золотом петухе».
– Слушаюсь, ваша светлость. Какой день назвать хозяину?
– Не имею ни малейшего представления, – ответил герцог. – Но когда приеду, мне потребуются четыре спальни, гостиная и комнаты для моих слуг. Надеюсь, я говорю ясно?
– Да, ваша светлость.
– Это все, – сказал Эйвон.
Мийкин поклонился и вышел.
– Voyons, – заметила Леони из своего кресла у камина. – Мне очень нравится слушать, как вы говорите, сделай это, сделай то! Мне нравится слышать, как они отвечают только: «Слушаю, монсеньор» – и сразу бегут исполнять ваше распоряжение.
Эйвон улыбнулся,
– Только раз в жизни у меня был слуга, который осмеливался возражать, когда я приказывал.
– О? – Леони посмотрела на него самым невинным взглядом. – И кто же это был, монсеньор?
– Паж, моя дорогая, по имени… э… Леон.
Глаза у нее заискрились, но она чинно сложила
руки на коленях.
– Tiens! He понимаю, как он посмел, монсеньор.
– Мне кажется, он посмел бы сделать все, что ему вздумалось бы, – сказал герцог.
– Правда? А он вам нравился, монсеньор?
– Ты кокетка, дорогая моя.
Она засмеялась, покраснела и кивнула.
– Это не комплимент, – заметил герцог, подошел к камину и сел. – Как ты слышала, я послал
за твоей дуэньей.
– Да. – Она состроила гримаску. – Но ведь до понедельника она не приедет, правда? А зачем мы едем в Париж?
– Почему бы и нет? – ответил Эйвон. – Твое воспитание почти завершено. И ты сделаешь реверанс высшему свету.
– Неужели, монсеньор? Vraiment? Наверное, это будет fort amusant[111]. И я буду ездить к Вассо?
Брови герцога сошлись на переносице.
– Нет, ma fille, не будешь. Это одно из тех мест, которые ты постараешься забыть.
Леони поглядела на него из-под ресниц.
– И… и Мэзон-Шурваль?
– Я возил тебя туда? – Его светлость все еще хмурился.
– Но да, монсеньор. Только вы приказали мне ждать вас в вестибюле.
– Значит, настолько порядочности во мне еще осталось. Да, Мэзон-Шурваль ты должна забыть непременно. Интересно бы узнать, каким он тебе показался?
– Да никаким, монсеньор. По-моему, это не слишком хорошее место.
– Да, малютка, ты права. Это не очень хорошее место, и я не был… хорошим, когда повез тебя туда. Ты вступишь в совсем другой мир.
– Расскажите! – умоляюще сказала Леони. – Я буду ездить на балы?
– Непременно, ma belle[112].
– И вы будете танцевать со мной?
– Дорогая моя, оспаривать эту честь найдется много кавалеров. Я тебе не понадоблюсь.
– Если вы не будете танцевать со мной, я совсем не стану танцевать, – объявила Леони. – Но вы же будете, правда?
– Может быть, – сказал он.
– Я не люблю «может быть», – сказала она. – Обещайте!
– Нет, ты на самом деле чрезвычайно exigeante[113], – пожаловался он. – Для меня время танцев уже миновало.
– Eh, bien! – Леони вздернула подбородок. – Ну а для меня оно еще не пришло, я слишком молода, чтобы танцевать. Nous voila![114]
– Ты, моя малютка, – сказал герцог сурово, – очень своевольный и непослушный ребенок. Не понимаю, как я еще тебя терплю!
– Да, монсеньор. А вы будете танцевать со мной?
– Неисправима! – засмеялся он. – Да, малютка. По улице процокали лошадиные копыта, их перестук замер у дверей.
– Монсеньор… вы думаете… это… это он? – с тревогой спросила Леони.
– Вполне вероятно, моя дорогая. Спектакль начинается.
– Монсеньор, я… я не чувствую себя… такой уж смелой.
Он встал и произнес негромко:
– Ты не уронишь своего достоинства, малютка. Или моего. Бояться нечего.
– Д-да, монсеньор.
Вошел хозяин гостиницы.
– Монсеньор, к милорду приехал мосье доктор.
– Какое разочарование! – вздохнул герцог. – Сейчас поднимусь. Оставайся здесь, дитя мое, и если мой дражайший друг приедет, помни, что ты моя воспитанница, и веди себя с подобающей вежливостью.
– Хорошо, монсеньор, – произнесла она запинаясь. – Но вы скоро вернетесь, правда?
– Без сомнения. – Его светлость вышел, шурша полами кафтана.
Леони снова села и уставилась на носки своих туфель. Наверху в комнате Руперта раздавались шаги и приглушенные звуки голосов. Это напоминание, что герцог близко, ее немного успокоило, но когда по булыжнику снаружи зацокали копыта, легкий румянец покинул ее щеки.
«На этот раз сейчас войдет свиное отродье, – подумала Леони. – А монсеньора все нет! Наверное, он хочет, чтобы сначала спектакль сыграла я одна. Eh, bien, Leonie, courage![115]»
До нее донесся гневный голос Сен-Вира у входной двери, послышались быстрые шаги, дверь распахнулась, и на пороге вырос граф. Сапоги у него были облеплены грязью, плащ забрызган. В руке он сжимал перчатки и хлыст, его жабо и волосы были в беспорядке. Леони бросила на него высокомерный взгляд, безупречно скопировав леди Фанни. На мгновение граф словно бы растерялся, но тут же шагнул вперед с лицом чернее тучи.
