Виктория Холт - Лев-триумфатор
Ее глаза горели садистским удовлетворением. Слюни текли изо рта. Я отступила. Она была омерзительной и страшной.
Не думая о том, что делаю, я взяла Карлоса на руки и вышла за ворота. Я чувствовала его руки, крепко обнимающие меня, его грязное горячее лицо, прижавшееся к моему.
Женщина побежала за нами. Я попыталась захлопнуть ворота перед ее носом, но, заспешив с ребенком на руках, опоздала.
Я увидела дуэнью.
Она уставилась на меня огромными глазами из-под насупленных бровей.
— За этим ребенком нужен уход, — сказала я. Дуэнья подошла ко мне и попыталась забрать Карлоса. Он закричал и прижался ко мне еще сильнее.
— Понятно, — продолжала я, — почему он боится вас. Вы слишком плохо обращаетесь с ним. Я заберу его на гасиенду.
— На гасиенду? — закричала она. — Нет, нет! — Она выкрикнула еще что-то о доне Фелипе.
— Мне нет дела до дона Фелипе, — сказала я, хотя это было глупо, поскольку он был тут хозяином всего.
Во дворик вошла Изабелла. Она посмотрела на ребенка и подбежала к нам. Она попыталась отнять его у меня.
Карлос от страха начал истошно кричать. Я знала, что должна защитить ребенка, что нельзя допускать к нему мать, ведь она была безумна. Я никогда раньше не видела безумной женщины. Говорят, в сумасшедших вселяется дьявол; если это действительно так, то именно это я и видела сейчас. Она стала кричать. Дуэнья была рядом с ней, когда Изабелла упала на землю. Она корчилась в страшных муках.
Я выбежала из ворот и по траве побежала к гасиенде.
— Все в порядке, Карлос, — шептала я. — Теперь ты со мной.
* * *Дона Фелипе, к счастью, не было дома. Я знала, что все в доме удивлены моим поступком. Я не могла сделать ничего более предосудительного. Ужасная трагедия этого дома началась тогда, когда «Вздыбленный лев» пришел на Тенериф, и тень этих событий висела над его обитателями в течение трех лет. По истинно испанскому обычаю эти события следовало забыть, и все должны были вести себя так, как будто ничего не случилось, даже если безумная невеста дона Фелипе жила в отдельном домике, а он похитил чужестранку для осуществления своей мести. И я — эта чужестранка — принесла в его дом напоминание об этой трагедии. Мне было все равно. У меня должен был появиться ребенок, и вообще я любила детей. Я не могла оставаться в стороне и смотреть, как над ним издеваются, чтобы спасти честь дона Фелипе.
Было трогательно смотреть, как Карлос обращался со мной. Я была кем-то, вроде божества, которое все может сделать. Я была единственной, кто целовал его синяки, кто принес его из грязи в прекрасный дом. Я купала его в своей ванной комнате и лечила многочисленные синяки. Их вид пробуждал во мне такой гнев, что я была готова отплатить таким же наказанием этой женщине с лицом дьявола. Я лечила его примочками и закутывала в шелковую рубашку, и он спал в моей постели. Когда я проснулась на следующее утро, его рука крепко сжимала мою рубашку, он лежал рядом со мной. Я уверена, что он не выпускал ее все время, пока спал, так как боялся потерять меня. Я знала, что никогда не смогу бросить его.
О, Джейк Пенлайон, я еще поборюсь за твоего сына…
Дженнет не сможет хорошо ухаживать за ним. Сходство между ее ребенком и этим мальчиком было очевидно. Хотя один был светлый, а другой темный… они были сводными братьями.
Никто на гасиенде не воспрепятствовал мне, хотя и возникла некоторая натянутость.
— Они ждут, — сказала Хани, — когда вернется домой дон Фелипе.
* * *Он приехал три дня спустя после того, как я принесла Карлоса. За это время ребенок перестал бояться, он еще ходил за мной, но больше не чувствовал необходимости держаться за мою юбку. После лечения синяки исчезли с его тела. Скоро, я надеялась, эти черные дни его прежней жизни станут лишь тяжким воспоминанием, дурным сном, который исчезнет с первыми лучами солнца. К этому я стремилась.
Все ждали, чем это закончится. Я чувствовала, все считают, что моя смелая вспышка самовыражения на этом и закончилась.
За целый день ничего не произошло. Я жила в напряжении и вздрагивала, ожидая приглашения к дону Фелипе всякий раз, когда слуга приходил ко мне.
Поздним вечером дон Фелипе прислал за мной. Он ждал меня в кабинете.
Он встал, когда я вошла, и, как всегда, бесстрастно посмотрел на меня, на его лице не было и следа гнева. Я вообще не заметила никаких чувств на его лице.
Он сказал:
— Прошу садиться.
И я села. Стены кабинета были обиты панелями, над креслом я увидела герб Испании.
— Вы проявили большое безрассудство, взяв ребенка на гасиенду. Вы хорошо знаете, кто он.
— Это ясно с первого взгляда.
— Тогда вы должны знать, что он является для меня напоминанием о трагедии. Я зло рассмеялась:
— Знаете, вы дьявольски жестоки по отношению к нему. Последние три дня ребенок был счастлив впервые в жизни.
— Это причина, чтобы не выполнять мои приказы?
— Лучшая из причин, — сказала я настойчиво.
— Потому, что он ребенок вашего любовника?
— Потому, что он ребенок. Он не ребенок моего любовника. Джейк Пенлайон не был моим любовником. Я, так же как и вы, ненавижу этого человека. Но я не могу оставаться в стороне, видя, что с ребенком плохо обращаются. — Я встала, мои глаза сверкали. Я была полна решимости оставить Карлоса. Кто-то сказал о моей матери — думаю, это Кейт, — что когда она родила ребенка, то стала матерью всем детям. Скоро и у меня должен был появиться ребенок. Я всегда любила детей, но сейчас я была готова возглавить крестовый поход за них. Карлос так привязался ко мне! И, несмотря на то, что всякий раз, глядя на него, я вспоминала Джейка Пенлайона, я хотела спасти его и хотела сделать его счастливым, чего бы мне это ни стоило.
Дон Фелипе сказал:
— Вы обручены с Джейком Пенлайоном и выйдете за него замуж.
— Я никогда не сделаю этого. Ваши планы отмщения рушатся. Мы обручились только потому, что он принудил меня к этому. Он предал бы сестру и ее мужа, если бы я не согласилась.
— Вы всех защищаете, — сказал он, и я не могла понять, сказано это с иронией или с участием.
— У этого человека нет сострадания. Он изнасиловал бы меня, как Изабеллу. Я избегала его, хотя обручение было необходимо. Позже я притворялась, что серьезно больна, до тех пор, пока его корабль не ушел. Вот мое отношение к Джейку Пенлайону.
Он удивленно посмотрел на меня:
— Как вы неистовы! Как яростны!
— Меня вынудили к этому. Но знайте, вы не должны осуждать Джейка Пенлайона. Своей похотью он разрушил многие жизни, вы же это делаете из-за своей гордыни, и, мне кажется, что это такой же грех, как и первый.
