Джил Грегори - Любимая
Утром, разразится гроза или нет, он отправится в Платтсвилл.
Будто бросая ему вызов, небо сотряс раскат грома, и на землю обрушились потоки воды.
– Сладенький мой, иди в постель. – Черные волосы Джет, благодаря которым она получила свое имя,[1] рассыпались по плечам, почти полностью скрывая огромную, обвисшую грудь. – Я знаю, как успокоить тебя, – криво улыбнувшись, пообещала она.
– Убирайся отсюда.
У Брина не хватало терпения на нее. Имя Джулианы Монтгомери в телеграмме – особенно после столь долгого отсутствия каких-либо известий о ней – всколыхнуло в нем прежние чувства. Он горел как в лихорадке.
– Мне надо подумать, – бросил он темноглазой Джет. Терпкий запах ее духов вызывал у него тошноту. – И мне нужно собрать вещи. Утром я уезжаю.
– Но сейчас еще рано – нет и восьми. Да и льет как из ведра. Ты же не можешь заставить меня добираться до города в такую погоду!
Брин стремительно приблизился к кровати и наотмашь ударил Джет по лицу. Она вскрикнула и повалилась на пол.
– Не смей указывать мне, что я могу или не могу, ты, дешевая шлюха! – Его голос звучал, как удар гонга. – Я сказал, убирайся! Немедленно. И если я позову тебя через час, ты прибежишь. Придешь пешком, если я велю. Ты слышишь?
Джет всхлипнула, на ее щеке расплылось огромное красное пятно, густо накрашенное лицо приобрело испуганное выражение. Брин схватил ее за руку и вытолкал из спальни, а потом швырнул ей вслед одежду.
Его сжигало нетерпение. Он по горло сыт и Джет, и ей подобными. Ему нужна только эта хрупкая чертовка, с ее высокомерием и изумрудными глазами, в которых можно утонуть. Брину до боли захотелось увидеть, как лицо Джулианы Монтгомери исказит тот же страх, что и лицо Джет. Ему захотелось уложить ее в свою постель и заставить ее делать то, что прикажет он.
И он уложит ее в свою постель – именно там ей и место. Если этот дурак Люциус Дейн не лжет, если он спьяну что-либо не напутал, она очень скоро окажется в его власти.
Глава 19
«Это видение или сон», – думала Джулиана. Она лежала в высокой траве рядом с Коулом и любовалась белым мустангом, который щипал траву вдоль берега речки и охранял своих кобыл.
– Он великолепен, – выдохнула она, не в силах отвести взгляд от белоснежного животного, казавшегося призраком в бледном утреннем свете.
Позади мустанга высилась Орлиная гора, а дальше, над порослью осины и кустарника, поднимались небольшие скальные выступы. Вдоль речки росли можжевельник и сосны.
Мустанги мирно паслись на открытой лужайке под опаловым небом. Ветер дул с севера, поэтому животные еще не учуяли человека. Джулиана и Коул не двигались, наблюдая за кобылами с косматыми гривами и жеребцом, зорко следившим за ними.
За завтраком между ними ощущалась некоторая неловкость, но потом Коул предложил Джулиане отправиться на прогулку верхом и показать ей другие достопримечательности и красоты этого укромного уголка под названием «Огненная гора». Дикая и величественная природа успокоила обоих и соединила их невидимой нитью благоговейного восторга. Джулиана не знала, куда направляется Коул и почему он выбирает то одну тропу, то другую, пока они не добрались до этого места. Им пришлось оставить лошадей в лощине и подниматься сюда пешком.
Они заговорили только тогда, когда появился табун, и искренне восхищались гордыми и непокорными животными, которые обитали в долинах, на крутых холмах и в глубоких каньонах «Огненной горы». При виде этих смелых и дерзких созданий в душе Джулианы что-то дрогнуло. Она не сомневалась, что Коул, при всей своей суровости, чувствует то же самое. Его глаза блестели, а лицо светилось радостью, когда он смотрел на табун. Увлеченность, с которой оба наблюдали за мустангами, избавила их от остатков неловкости. Джулиана согласилась бы лежать здесь, в этом сказочном уголке, целую вечность, бок о бок с Коулом, и любоваться дикими лошадьми.
Неожиданно ветер переменился, и жеребец учуял их запах. Он мгновенно вскинул голову и сердито фыркнул. Увидев людей на другой стороне речки, он поскакал вперед и остановился у кромки воды. Сначала он замотал головой, потом в ярости забил копытом, а затем встал на дыбы. Ветер трепал его серебристую гриву.
– Прощай, дружище, – еле слышно произнес Коул.
Будто услышав его слова, жеребец заржал, предупреждая кобыл об опасности. Те вскинули головы и почти одновременно сорвались с места. Табун поскакал в сторону Орлиной горы, к сулившим безопасность глубоким каньонам.
Жеребец все еще стоял на берегу. Он поднимался на дыбы, сердито ржал, угрожая противнику. И только убедившись, что табун ушел на безопасное расстояние, он развернулся и поскакал вслед. По дороге он поравнялся со старой серой кобылой, отставшей от табуна, и сердито ткнул ее в крестец. Кобыла перешла на галоп. Вскоре мустанги растворились среди скал и кустарника. А тем временем солнце медленно взбиралось на безоблачный бледно-голубой небосвод.
– Потрясающе! Спасибо, что привел меня сюда, – воскликнула Джулиана, поднимаясь с помощью Коула. – Этот жеребец великолепен. Ты когда-нибудь видел лошадь такого белого окраса?
– За долгие годы ни разу, – помолчав, ответил он.
Джулиану удивил тон, которым были сказаны эти слова, и она бросила на Коула вопросительный взгляд. Она не поняла, почему вдруг его губы сжались в тонкую полоску, и молча ждала.
– Когда-то я знал одного человека, у него была лошадь, очень похожая на эту. Белоснежная, без единого пятнышка. Мустанг, такой же отважный и дерзкий, хотя и кастрированный.
– Похоже, ты недолюбливал этого человека, – предположила Джулиана.
Коул взял ее под локоть и повел вниз, в лощину, где были привязаны лошади.
– О, он мне очень нравился до тех пор, пока он и его напарница, – в то время мне казалось, что я в нее влюблен, – не выстрелили мне в спину и не оставили умирать, – с деланным спокойствием ответил он.
Джулиана замерла и в ужасе уставилась на него.
– Кто этот человек? – спросила она.
– Сейчас это не имеет значения. Он мертв. И Лайза мертва. Их убил не я, – поспешно добавил Коул. – Хотя, встреть я их, прикончил бы голыми руками. Они погибли в Сан-Франциско, их убили из-за золота, которое они украли у меня и у бедного старого золотоискателя.
В его глазах опять появилось затравленное выражение, и Джулиана догадалась, что к мучительным воспоминаниям примешивается давняя ненависть. Очевидно, эти чувства проросли в его душе так же глубоко, как скорбь по близким, жестоко убитым в «Огненной горе».
– Почему они пытались расправиться с тобой?
Коул поднял руку, будто хотел отмахнуться от вопроса, но, заглянув в глаза Джулианы, увидел в них столько нежности и сострадания, что решил не уходить от этой темы, как намеревался. Двенадцать лет он ни с кем не говорил об этом. Так почему же сейчас заговорил, Джулиана?
