Элизабет Бойл - Ночь страсти
— Та еще — что? — спросила она.
— Как будто сама не знаешь, — высказался маленький отвратительный человечек, прежде чем Колин успел ответить.
Когда он уже готов был отправить Джорджи в каюту, она схватила его за руку.
— Что это означает? Я не сделала ничего плохого — я просто пыталась выяснить, какой опасности вы подвергаете мою сестру и ребенка.
Колин промолчал.
— Ты шпионила для французов, ты, подлая девчонка — бросил через плечо Пимм.
— Шпионила для французов? Вы сошли с ума? — Она вновь взглянула на Колина: — Вы ведь не думаете, что я шпионка, не думаете?
Выражение его лица выдало все его мысли.
Что же это у нее за способность ставить все с ног на голову!
— Я мог бы все выпытать из нее, скажите только слово, — предложил мистер Пимм, а его глаза-пуговки ковали.
— О, замолчите, иначе я сама заткну ваш грязный рот, — сказала ему Джорджи, размахивая кулаком у него под носом.
Мистер Пимм отскочил в сторону, и его нос задергался, как у загнанного в угол кролика.
— Вас будут судить в Лондоне, — сказал Колин. Обещаю вам это.
— В Лондоне? — переспросила она, и на этот раз ее страх сменился гневом. — Ни за что! Верните нас в Неаполь. Леди Гамильтон и даже лорд Нельсон подтвердят мою порядочность. Я не шпионка.
— Она говорит — Неаполь. То есть туда, где ты сможешь осуществить свои зловещие планы? — насмешливо спросил Пимм.
— Колин, пожалуйста, — взмолилась она. Он покачал головой:
— Мы плывем в Лондон.
— Высадите меня в логове Бонапарта. Я докажу свою невиновность.
— О да, это будет очень удобно для тебя, — вставил мистер Пимм. — Словно ты не пыталась всю дорогу призывать на помощь своих французских друзей.
Джорджи окончательно потеряла терпение с этим человеком.
— Я ничего не сделала, я только пытаюсь защитить себя.
— Это решит суд, — сказал Колин, прежде чем захлопнуть дверь перед носом у Джорджи.
Он приказал одному из команды встать на часах перед ее каютой, и затем она услышала, как он на правился к себе.
Спустя несколько минут дверь отворилась, и на какой-то момент Джорджи решила, что Колин вернулся, но это был мистер Ливетт, который принес колыбельку для Хлои.
С горьким чувством Джорджи положила дочь в колыбельку — подарок, развеявший ее собственные сомнения в отношении человека, которого она любила.
Весь остаток ночи Джорджи металась в тесном пространстве между двумя кроватями.
Если бы только Колин поверил ей! Если бы он доверял ей!
С каждым шагом она все больше и больше понимала, что старается не замечать очевидного.
Если бы только она сразу поверила в его честность и порядочность!
В полном изнеможении она прилегла на кровать, положив руку на край колыбельки Хлои, этого постоянного напоминания о том, что она утратила.
О, что ей было делать? Как она могла убедить Колина, что не была шпионкой?
Джорджи закрыла глаза, ее душили слезы. Пребывая в полном отчаянии, она тем не менее уснула глубоким сном. И впервые ее не преследовали тревожные сны, да и как их можно было сравнить с теми ужасными неприятностями, с которыми она столкнулась наяву?
Хотя ее положение представлялось Джорджи мрачным в темноте ночи, рассвет принес новую беду.
Джорджи проснулась от того, что чуть не свалилась со своей койки — «Сибарис» сильно накренился на левый бок, дерево корабля кряхтело и скрипело, будто судно неслось по волнам с умопомрачительной скоростью. Над головой и по коридорам сновал экипаж, словно они Удирали от дьявола.
Джорджи спустилась с койки и подошла к иллюминатору. Оттуда она увидела сторожевой ко-рабль. Вряд ли он был причиной такого резкого изменения курса, но вскоре она обнаружила, что маленький корабль был не один. Когда Джорджи посмотрела вдаль, тащ на всех парусах, как коварный коршун, навстречу им спешил другой корабль.
Джорджи сглотнула. Одно дело — один корабль с двадцатью четырьмя пушками, второй же будет проблемой даже для более крупного и лучше вооруженного судна, чем «Сибарис». Но если бы Колин был таким капитаном, каким его считала Джорджи, ему не составило бы труда разметать оба шлюпа, пока те не нанесли ощутимого вреда его судну.
Но по тому, как корабль зарылся носом, и яростному топоту ног на палубе, она заподозрила, что произошло нечто более серьезное.
Джорджи взглянула на соседнюю кровать, где тихо посапывала Кит. В своей колыбельке мирно спала уютно укрытая одеялом Хлоя.
Она тихо и быстро оделась. Осторожно приоткрыв дверь, она обнаружила, что оставленный на страже матрос покинул свой пост, поэтому благополучно добралась до палубы, и никто не остановил ее.
Взбираясь по лестнице на заднюю палубу, она заметила Колина, стоящего подле штурвала. Его ноги были широко расставлены, а руки скрещены на груди. Он был одет в черные бриджи и белую рубашку, его непокорные темные волосы были завязаны сзади в хвост. За пояс у него была заткнута пара пистолетов, на боку висела сабля.
У нее перехватило дыхание, перед ней стоял человек, способный прогнать все ее страхи.
Возле него мистер Пимм жужжал, как муха.
— Мы не можем попасть в плен, — брюзжал он. — Вы должны избежать этого во что бы то ни стало.
— А чем еще я занимаюсь с самого рассвета? У нас может не быть выхода, — предупредил Колин. — Будьте готовы пойти на то, что мы обсудили. Если они возьмут нас на абордаж, сделайте так, как мы договорились.
— Возьмут на абордаж? — завизжал мистер Пимм. — Хочу надеяться, что у вас нет намерения подпустить их так близко?
— Я предпочел бы не делать этого, — сказал Колин, охватывая взглядом паруса над головой. — Но ветер стихает, и у них все еще есть преимущество перед нами.
Возьмут их на абордаж? Захватят их? Почему он готов сдать «Сибарис» паре шлюпов?
Джорджи вскарабкалась на ют и лишь тогда обнаружила истинную причину мрачных предсказаний Колина.
Их вот-вот должны были перехватить. Из иллюминатора ей были видны лишь два небольших шлюпа, теперь же она увидела приближающийся к ним военный корабль. Его пушки были расчехлены и готовы к бою, а каждый дюйм парусов был натянут и наполнен ветром — корабль умело использовал последние порывы утреннего бриза. Французские корабли затягивали петлю вокруг «Сибариса».
Черт побери! Когда вчера она говорила Колину, что ей безразлично, даже если он высадит их в объятия Наполеона, она лгала. Одно дело — махинации дяди Фи-неаса и лорда Данверса и совсем иное — иметь дело с французами.
И хотя ее мать и миссис Тафт были француженками, они выросли во Франции, которой больше не существовало. Со времен революции Джорджи наслушалась от напуганных эмигрантов достаточно историй о жестокости французов. Сменяющиеся в течение ряда лет режимы стерли внешний лоск воспитанности и респектабельности, который некогда сплачивал страну.
