Кэндис Кэмп - Семейные реликвии
Неожиданно она заговорила.
— Мама? Ма, ты идешь со мной? Давай, пойдем вместе.
Джульетта даже похолодела. Голос Франсэз звучал тонко и тихо, словно детский. Она подняла руку и протянула ее вперед. Ее глаза открылись, но она неподвижно смотрела в потолок.
— Мама? — снова проговорила она. — Возьми меня за руку. Пойдем с тобой.
Джульетта положила руку на руку Франсэз и пальцы Франсэз крепко обхватили ее. Франсэз улыбнулась и после этого оставалась спокойной.
Джульетта вздрогнула, проснулась и поняла, что едва не упала со стула. Франсэз все так же сжимала ее руку. Джульетта посмотрела на изголовье постели. Дыхание Франсэз стало каким-то другим и эта перемена, наверное, и разбудила Джульетту. Джульетта встала, осторожно высвободила свою руку из руки Франсэз и наклонилась над больной. Дыхание было странным, похожим на икание, а временами оно совсем замирало на несколько секунд.
Джульетту охватил испуг. Она повернулась, торопливо вышла из комнаты и направилась по коридору к двери Эймоса. Она резко постучала в дверь.
— Эймос! Эймос! — Когда за дверью послышались неразборчивые звуки, Джульетта продолжила: — По-моему, надо вам подойти к ней.
Затем она повернулась и побежала обратно в комнату Франсэз. При появлении Джульетты Франсэз открыла глаза.
— Джульетта… — Голос звучал сильнее, чем в последние дни, а глаза были совсем ясные. Джульетта удивленно всмотрелась и в груди у нее начала робко нарастать надежда. Неужели она ошиблась и произошедшая перемена была к лучшему? Может быть, Франсэз начинает поправляться.
— Да. Я здесь. — Она быстро подошла к постели и взяла Франсэз за руку.
— Позаботьтесь о нем. Пожалуйста.
— Об Эймосе?
Франсэз кивнула.
— Да. Обещайте мне, что вы о нем позаботитесь.
— Конечно, я буду заботиться. Пока ему это будет нужно.
— Вы нужны ему.
Она крепко сжала руку Джульетты и отпустила ее. Глаза Франсэз закрылись и она снова погрузилась в бессознательное состояние. Дыхание было прерывистым, она почти задыхалась. Чувство подъема и надежды, поселившееся было в Джульетте, исчезло.
Эймос торопливо вошел в комнату. Очевидно, он успел только натянуть комбинезон. Он был босой, а под комбинезоном виднелась нижняя рубашка. Комбинезон был застегнут по бокам, но передний нагрудник остался не пристегнутым и свободно болтался.
— Ну, что такое? — спросил он, от волнения скривив лицо.
— Я еще не уверена, — промолвила Джульетта, отодвигаясь, чтобы дать ему приблизиться к сестре. — Просто мне… ее дыхание как-то изменилось. С минуту назад она говорила со мной, совсем отчетливо, а вот теперь…
Эймос взглянул на лежавшую в постели сестру, потом на Джульетту. В глазах его мелькнул испуг. Он шагнул вперед и взял Франсэз за руку.
— Я здесь, Фанни. Это Эймос. Ты меня слышишь?
— Эймос… — Франсэз улыбнулась, но не открыла глаза. — А там впереди наша ферма?
— Что? Фанни, да ты дома, на ферме. — Он положил вторую ладонь на их соединившиеся руки. Оглянувшись на Джульетту, он произнес: — Надо бы разбудить Итана тоже.
Она повернулась, собираясь выйти из комнаты, но в этот момент вошел Итан.
— Я здесь, — тихо произнес он. — Я услышал, как ты встаешь.
Он подошел к кровати и встал рядом с отцом. Джульетта незаметно вышла из комнаты, прикрыв за собой дверь. Подошло время, когда они должны остаться одни, только члены семьи.
Но она не могла сейчас лечь в постель и заснуть. Она спустилась в кухню и приготовила кофе. В ближайшие несколько часов им может понадобиться выпить чашечку или две, сообразила Джульетта. Она уселась на старый качающийся стул, который перетащила на кухню несколько недель назад. Она полюбила сидеть так, шить и вязать, пока что-то варилось. Длинные спицы серебристо засверкали в свете керосиновой лампы, и Джульетта качалась на своем стуле, вдыхая аромат кофе, заполняющий кухню.
Когда кофе был готов, она отнесла две чашки мужчинам и возвратилась на кухню. Она отпила из своей чашки и качалась, прикрыв глаза. Она вспоминала о своих отце и матери, вспоминала те ночи, когда они умирали. Похоже на то, что Смерть всегда подкрадывается в темноте и уносит людей с собой. Джульетта подумала о своей сестре Силии, живущей в Филадельфии. Очень захотелось увидеть ее прямо сейчас.
Джульетта возобновила вязание, давая свободу движению мыслей и проворно работая пальцами, в которых постукивали спицы. Небо уже начинало светлеть, когда она услышала в коридоре тяжелые шаги спускавшегося по лестнице Эймоса. Джульетта насадила свою пряжу на спицы и сунула все в сумку. Она встала как раз в тот миг, когда Эймос, грузно ступая, вошел на кухню. Он посмотрел на нее.
— Скончалась, — промолвил он без выражения.
— О, Эймос, — Джульетта уже догадалась о том, что произошло, но все равно поток жалости и печали захлестнул ее целиком. — Мне очень жаль.
Он ответил резким кивком и шагнул мимо нее к двери. Джульетта проследовала за ним и увидела, как он направился через двор к сараю. Он шел, опустив голову, и во всей его фигуре чувствовалась навалившаяся на него горькая печаль. Джульетте стало до боли жалко этого человека.
Неожиданно она поняла, что не может оставить его наедине с его горем. Она выскользнула в дверь и поспешила за ним. Когда она догнала его, он уже вошел в сарай и стоял на коленях перед большим деревянным ящиком, в котором держал свои инструменты. Эймос уже поднял крышку и достал из ящика молоток. Услышав шаги Джульетты, он обернулся.
Джульетта молчала, не зная, что сказать. Она просто участливо смотрела на него большими темными глазами.
— Надо сделать гроб для нее, — произнес Эймос глухим от сдерживаемых слез голосом. Джульетте показалось, что в его глазах сверкнула влага и он тут же отвернулся к ящику. Несколько мгновений он молча смотрел внутрь ящика. — Оказывается, я уже отложил для этого доски. Но я не помню, чтобы делал это сознательно. — Его голос сбился и он ничего больше не мог сказать. Он ухватился руками за оба конца ящика и еще ниже опустил голову. Джульетта не видела его лица, но понимала, что он старается не расплакаться.
— О, Эймос… — произнесла Джульетта мягким от сострадания голосом и подошла поближе. У нее самой слезы были готовы хлынуть из глаз. Она наклонилась и нежно положила руку на его согнутую спину.
Этот легкий жест утешения сломал всю выдержку Эймоса. Он повернулся с каким-то мучительным, сдавленным рыданием, обхватил ее обеими руками и прижал к себе. Не вставая с колен, он зарылся лицом в ее юбку и заплакал. Рыдания его звучали хрипло и надрывно, это были слезы мужчины, не привыкшего плакать, и все его тело при этом содрогалось.
