Элоиза Джеймс - Покоренный ее красотой
– Да, но существуют неписаные правила о том, что делает женщину желанной. Красивая кожа – непременное условие.
– И вы соответствуете всем критериям, не так ли? – Он прищурился, словно выискивая у нее недостатки.
Линнет не удостоила его ответом. Что бы она ни сказала, это лишь даст ему повод для дальнейших насмешек.
– Интересно, кому хуже, красивой женщине, если она подхватит оспу, или уродливой? – произнес Пирс.
– Красивой, – не задумываясь ответила Линнет. – Она больше потеряет.
– Я не пойду плавать сегодня утром, – сказал он, сменив тему. – Себастьян будет оперировать больного, который поступил накануне вечером, и мне придется стоять рядом и давать ему указания.
Лицо Линнет разочарованно вытянулось.
– О, конечно.
– Я подумал, что мы могли поплавать в полдень вместо этого.
– Это было бы неплохо, – кротко отозвалась Линнет. Пирс не смотрел на нее, развлекаясь тем, что тыкал тростью в стопку романов на прикроватном столике.
– Что за удовольствие сталкивать их на пол? – поинтересовалась она.
– Я их не сталкиваю. Я смотрю, насколько верхняя книга должна выступать над нижними, чтобы они все упали.
Книги свалились на пол.
– Примерно на сорок процентов. Я велел Прафроку, чтобы сторожку снова обставили мебелью, – сказал он, поднявшись с постели.
Линнет растерянно моргнула. Пирс шагнул вперед и нагнулся для поцелуя.
– Мммм, – произнес он, – эссенция Линнет с привкусом шоколада.
Он вышел, оставив Линнет с остывающим шоколадом в руке смотреть на закрывшуюся дверь. Он велел Прафроку, чтобы… Почему?
Но она знала почему. И ее пылающие щеки тоже знали. Как и трепет, пробежавший по ее бедрам.
Еще один раз, пообещала она себе. Это не распутство. Она не потаскушка.
Но чем они займутся, снова оказавшись в сторожке, если не распутством?
Увы, не было другого способа, чтобы описать ее поведение. Ни на следующий день, ни на день, который последовал за ним.
И определенно не в тот день, когда Пирс поймал Линнет в коридоре, выходившую из палаты, где она читала «Камиллу» пациентам, затащил в темную нишу и, действуя рукой, быстро довел…
До распутства.
Это просто игра, говорила она себе каждый вечер перед сном. Но эта фраза постепенно приобретала несколько тревожный оттенок.
Они всего лишь играют, чтобы дать герцогу время возобновить отношения с женой. Или наоборот. Нельзя было не заметить, что бывшие супруги проводили все больше времени, разговаривая друг с другом, как цивилизованные люди.
Затем наступила неделя, в течение которой Линнет окончательно убедилась, что не зачала ребенка во время их первого соединения. Но даже после этого Пирс заявил, что еще не время посылать сообщение о расторжении их помолвки в «Морнинг пост». «Еще ничего не известно», – сказал он, а затем в точности объяснил, как французские ухищрения могут оказаться тщетными.
– В таком случае нам, наверное, следует остановиться, – заметила Линнет, прекрасно зная, что ни один из них этого не желает.
– Мы всего лишь играем, – заявил Пирс.
– И распутничаем, – сказала Линнет.
– Не думаю, что это слово применимо к данному случаю в качестве глагола, – возразил Пирс. Он ни разу не приходил в ее спальню, чтобы заняться с ней любовью. Но той ночью он поднялся наверх около полуночи, вытащил ее из постели и привел в библиотеку, чтобы показать ей очень важный текст, специально написанный (как он сказал), чтобы завершить курс ее обучения.
Оказалось, что текст написан на клочках бумаги, разбросанных на диване перед камином. И на каждом клочке было одно предложение.
– Или в качестве прилагательного, – задумчиво продолжил Пирс. Он сидел на диване совершенно голый, и пламя камина бросало отблески на его грудь и мускулистые ноги, вытянутые вперед. – Не могу сказать, например, что моя матушка ведет себя распутным образом, разгуливая в носовом платке вместо платья, как она это обычно делает.
– Но вы также не можете сказать, что она распутница, – заметила Линнет, – потому что это не так. Так что это слово уместнее как наречие или прилагательное.
– Вы не распутница, поскольку распутницы переходят от одного мужчины к другому, – сказал Пирс, делая ей уступку в области грамматики, но, вполне в своем духе, выдвигая очередной аргумент.
– Вообще-то любая женщина, которая ложится в постель к мужчине, с которым она не связана узами брака, заслуживает этого прозвища, – возразила Линнет. – Для этого незачем переходить из одной постели в другую. Похоже, я стала тем, чем меня считает большая часть Лондона.
– Вас это волнует?
Она пристроилась на другом конце дивана, скорее сидя на своей сорочке, чем одетая в нее.
– Вы посмотрите на меня.
Он так и сделал, и ей понравился блеск в его глазах.
– Но я имела в виду не это, – сказала она. – Вот я сижу в библиотеке джентльмена, не имея ни клочка одежды на своем теле. Я начинаю думать, что я истинная дочь своей матери. Хотя я по-прежнему надеюсь, что не заработаю репутацию, подобную той, что была у нее.
В глубине души она боялась не за свою репутацию… Она боялась за свое сердце. Но не было причин делиться этим смутным страхом с Пирсом.
Они обнаружили, что любят сидеть рядышком – на берегу бассейна, в сторожке, в библиотеке, – исследуя самые разные вещи. Слова. Тела, пусть только в пересказе Пирса. Людей, по крайней мере метафорически. Пациентов, в том, что касалось их поведения.
Так как Линнет регулярно посещала палаты, где лежали незаразные больные, она узнала немало забавных историй о миссис Хэвлок, известной также как сестра Матильда, и ее стычках с теми немногими из больных, кто, как ни удивительно, осмеливался бунтовать.
Однажды вечером Линнет довела Пирса до слез от смеха, пародируя ужимки некоего мистера Кадди, который воспользовался посещениями своей жены, уговорив ее принести ему флягу с джином, и напился, к неудовольствию сестры Матильды.
– Не уверен, что мне полезно слушать подобные истории, – сказал он.
– Почему?
– Это лишнее, – отозвался он, махнув рукой. – Не стоит отвлекаться от болезней. Это все, что я могу сделать для пациентов.
Линнет сидела на полу между его раздвинутыми ногами, завернутая в одеяло.
– Вы болван, причем безнадежный, – сказала она.
Пирс подался вперед, взяв в горсти ее волосы.
– Нам следовало бы продать их.
– Они не продаются.
– Они блестят в свете пламени, как гинеи, если бы гинеи были чуть краснее.
Линнет откинулась назад, позволив ему забавляться с ее локонами, поднимая их наверх, а затем рассыпая по ее спине.
