Хейвуд Смит - Любовник ее высочества
Энни втихомолку молилась, чтобы не пострадал ее ребенок.
Несмотря на старание стражи, сопровождавшей их, карета все больше замедляла ход и теперь еле ползла. Энни больше не смотрела в небо, следя за каменным крошевом или раскаленными осколками железа. Все ее внимание сосредоточилось на улицах, где толпа испуганных домохозяек и лавочников сменилась беспорядочной вереницей раненых.
С болью в душе она видела, как мимо них проковылял пехотинец, баюкающий здоровой рукой искромсанный обрубок другой, оставляя на булыжниках мостовой ярко-красный кровавый след. Следом за ним двигался офицер гвардии, потупив голову, перевязанную пропитанной кровью рубашкой. Из-под повязки выбился локон иссиня-черных волос, и сердце Энни зашлось в ужасе.
Филипп? У нее вырвался непроизвольный крик. Она вскочила на ноги. Офицер посмотрел на нее и, пошатнувшись, освободил дорогу карете.
Нет, слава богу. Это не Филипп.
Энни опустилась на сиденье. Слезы текли по ее щекам, и она крепко сжала зубами свой кружевной платочек, чтобы не зарыдать в голос. А вокруг несли мертвых и умирающих – на досках, кусках приставных лестниц, на всем, что могло послужить носилками. Ее душа страстно рвалась помочь хоть чем-нибудь, но она знала, что спрыгнуть с кареты совершенно бессмысленно. Она принесет намного больше пользы, находясь рядом с принцессой.
Шаг за шагом карета увозила их все дальше в безумие, все ближе к опасности.
Фескье закрыла лицо руками, ее плечи вздрагивали, но звук рыданий тонул в окружающем шуме. Великая Мадемуазель оставалась бледной и собранной, задумчиво глядя вперед в какие-то неведомые дали.
Горло Энни перехватило, к глазам подступили слезы, застилая все вокруг. Если Филипп погиб, их дитя лишится не только отца, но также и частички души своей матери. Она не отрываясь смотрела, как Жютте поковылял дальше. Боже, пощади моего мужа!
Перед каретой брела лошадь, к ее шее приник всадник. Его руки бессильно висели вдоль боков лошади, отблескивающих алым на ослепительном солнце. Энни не могла понять, то ли это кровь всадника, то ли хрипящего, испуганного животного. Но когда лошадь бросилась в сторону, они с принцессой заметили застывшее удивление в пустых, широко открытых глазах мертвеца, изо рта которого все еще капала кровь.
Роже ударил лошадь в бок, направляя ее вместе с ее страшным грузом подальше от кареты. Только сейчас Великая Мадемуазель дрогнула. Энни показалось, будто множество крохотных трещинок побежали по гладкому мрамору статуи. Потрясение словно взорвало ее маску невозмутимости.
Один из мушкетеров разразился проклятиями, и все вслед за ним увидели совсем близко мрачную процессию. Верхом на лошади сидел герцог де Ларошфуко, поддерживаемый с одной стороны сыном, с другой – адъютантом. Пуля, пройдя навылет, вышибла его глазные яблоки из глазниц. Громко хрипя, чтобы не захлебнуться кровью, заливавшей нос и рот, он проехал мимо.
Это было больше, чем Энни могла вынести. Она уткнулась лицом в плечо принцессы и застонала. Она почувствовала, как Великая Мадемуазель вздрогнула, но ее поза осталась по-королевски величавой. Она резко оттолкнула Энни, храня подобающее принцессе суровое достоинство.
Не доезжая нескольких кварталов до Бастилии, принцесса приказала остановить карету возле двухэтажного дома с часовым, одетым в форму ее полка. К его пике был привязан вымпел цвета знамен Фронды.
Не успела карета остановиться, как Великая Мадемуазель выскочила из нее. Роже и Шавиньи спешились, и остальные тоже поспешно высыпали из кареты и последовали за принцессой. Энни успела заметить маленькую надпись у входа – «Счетная палата».
Роже провел женщин в затемненную гостиную с закрытыми ставнями и вышел. Принцесса села, сложив руки на коленях. Энни бросила вопросительный взгляд на Фронтеньяк, та пожала плечами и покачала головой.
Они недолго оставались в неведении. Солдат в галерее щелкнул каблуками, привлекая внимание, и объявил:
– Его высочество принц Конде.
Человек, ворвавшийся в комнату, резко отличался от высокомерного аристократа, которого Энни видела в покоях принцессы. Его расстегнутый камзол был вымазан кровью, дрожащая рука сжимала рукоять обнаженной шпаги.
Женщины в испуге уставились на него.
Его волосы были встрепанными и потными. Лицо и одежда покрыты пылью. Из изорванной одежды торчали травинки. Ногти на руках были с грязной каймой. Он протянул Энни шпагу рукояткой вперед.
– Вот. Возьмите.
Лезвие отблескивало красным и пахло железом. Конде покачнулся, и Энни увидела, что его доспехи в пятнах крови.
– Месье принц! – Великая Мадемуазель бросилась вперед поддержать его. – Вы ранены?
Он загнанно посмотрел на кузину.
– Перед вами глубоко несчастный человек. Я потерял всех своих друзей. – Его лицо сморщилось. – Простите меня. – Он рухнул в кресло и зарыдал.
Никаких упреков. Никаких вопросов, почему герцог Орлеанский не пришел ему на помощь. Никаких крикливых обвинений Гастона в трусости и предательстве. Лишь слезы разбитого человека.
Принцесса упала перед ним на колени.
– Не плачьте, дорогой кузен. Еще не все потеряно. Я сюда приехала прямиком из дворца де Вилье. Только что отправлен приказ открыть ворота.
Принц вскинул голову.
– Ваш отец?..
Она отвела глаза.
– Нет. Отец болен. Я умоляла его пойти, но он не смог. Вместо него пошла я. Они меня послушались. – Она слабо улыбнулась, видя его изумление. – Вспомните Орлеан. Народ меня любит. Люди стояли за моей спиной, и это дало мне силы, чтобы повлиять на совет.
Он подался вперед и прикрыл глаза.
– Слишком поздно. Стольких уже убили. Что мне теперь делать?
Она сжала его руки.
– Дорогой кузен, соберитесь с духом. Наши люди рассчитывают на вас. Вам следует немедленно идти к ним и начать отступление.
Конде широко раскрыл глаза при слове «отступление», к нему вернулось его высокомерие.
– Отступление? Среди бела дня, на глазах у Мазарини и всех остальных? Нет! Никогда!
Великая Мадемуазель изумленно моргнула, потом встала и отвернулась, чтобы принц не заметил краткой вспышки отвращения, мелькнувшей на ее лице. Когда она повернулась обратно, ее тон был спокойным, но твердым:
– Это единственный выход. Подумайте. Если мы поторопимся, то успеем спасти даже обоз. Наши люди останутся в живых и будут обеспечены запасами, чтобы снова продолжить борьбу. Мы должны отступить, и немедленно. В противном случае, все пропало. Вы знаете, что я говорю правду.
– Нет. – Он откинулся в кресле. – Отступить? Как я смогу пережить такой позор?
Спустя несколько минут, показавшихся часами, принц встал. Его осунувшееся лицо было сдержанным.
