Виктория Холт - В разгар лета
Я почти не видела его за время моего несчастья.
Мод готовила для меня специальные блюда.
— Иди, — обычно говорила она, — только попробуй немножко, чтобы порадовать нас.
Я ела только под таким предлогом. Я продолжала «плыть по течению», не заботясь ни о чем, пытаясь ни о чем не вспоминать. Я хотела бы забыть все, что было связано с прошлым, потому что в нем было слишком мало эпизодов, в которых они не участвовали. Они навсегда останутся в моей памяти.
* * *Потом пришло письмо от адвокатов, которые приняли дела моего отца. До них дошло печальное известие, и они напоминали мне, что ввиду смерти обоих родителей и единственного брата я должна унаследовать Кадор и войти во владение значительным состоянием, как движимым, так и недвижимым, вследствие чего должны быть обсуждены многие вопросы. Они считали, что мне следовало покинуть Австралию при первой же возможности. Кроме того, я должна решить, как поступить с австралийскими владениями. Отец писал им о своем желании их продать, и они знали, что имеется подходящий покупатель Они оставались моими покорными слугами: Йорк, Тамблин и компания. Письмо выпало из моих рук.
Вместе с ним в мою жизнь ворвалась реальность. Я должна покинуть свой выдуманный мир, где могла обманывать себя, что мне снится кошмарный сон, который закончится, когда в мою комнату войдут родители. Надо было посмотреть в лицо правде: они ушли навсегда. Я была несчастна, одинока, но на мне лежала ответственность.
Когда ко мне вошла Елена, я сказала:
— Мы должны вернуться домой.
Она кивнула:
— Когда ты окрепнешь после болезни. Сейчас поездка будет для тебя слишком тяжелым испытанием.
— Я получила письмо от наших адвокатов. Мне нужно вернуться в Кадор.
— Я поеду с тобой, мы никогда не разлучимся.
— Да, мы пострадали… обе, но надо жить дальше.
Значит, ты поедешь в Кадор со мной?
— Я поеду туда, куда ты.
— Мне кажется, я не смогу его опять увидеть: там гораздо больше воспоминаний, чем здесь. Дома будет казаться, что они присутствуют во всем…
— Может быть, тогда лучше не ехать в Кадор?
— Куда же еще? В Лондон?
Елена вздрогнула.
— Мы поедем в Кадор, — продолжала я. — Ты знаешь, Елена, Кадор теперь мой отец. — Голос дрогнул, и я сделала усилие, чтобы продолжить:
— Он был не стар… и, кроме того, был Джекко…
О, Елена, это невыносимо.
— Тогда давай немного подождем. Ты можешь оставаться здесь, сколько хочешь. Это твоя собственность, не так ли, хотя здесь всем заправляет Грегори Доннелли.
— Я хочу остаться, я не готова еще ехать домой Нужно написать адвокатам, что приеду, как только почувствую себя способной.
Она кивнула, а потом сказала:
— Это лучше для нас обеих — укрыться от всего, что напоминает нам…
— Странно, — сказала я. — Мне так хотелось вернуться домой.
Я почувствовала, что по моим щекам потекли слезы, и с удивлением заметила, что плачу в первый раз с тех пор, как это случилось.
* * *Теперь стало уже не так жарко: была зима, очень похожая на нашу весну. Я едва заметила перемену, я вообще ничего не замечала. Для меня существовал только рассвет, а потом закат. Я продолжала жить в изоляции.
— Время лечит, — говорила Мод.
Я догадывалась, что ее расхожая истина справедлива. Время действительно лечило, и постепенно я чувствовала себя менее несчастной, чем в тот день, когда я узнала о их гибели.
* * *Как-то в мою дверь постучали.
— Войдите, — сказала я, думая, что это Елена.
Вошел Грегори Доннелли.
Я не ощутила ни тревожного предчувствия, ни беспокойства, как раньше: я была безразлична.
— Я пришел поговорить с тобой, — сказал он. — Можно войти?
Такая просьба совершенно не соответствовала его обычной манере, но, в конце концов, все изменилось, даже он. Я устало кивнула. Он придвинул стул и сел.
— Ты выглядишь лучше, — сказал он.
Я не ответила.
— Мы скоро поставим тебя на ноги. Мод говорит, что ты поправляешься.
Я молчала.
— Я хочу, чтобы ты знала, что и я буду о тебе заботиться.
Я спокойно ответила:
— Спасибо, но я сама могу о себе позаботиться.
— Нет, — мягко сказал Грегори. — Я скажу, что тебе нужно: тебе нужна новая жизнь, это освежит тебя.
— Да, мне нужна новая жизнь.
— Я могу создать ее для тебя. Я сделаю все, что ты захочешь. Мы уедем на некоторое время.
— Я поеду домой.
— Позже да. Я поеду с тобой. Тебе нужна поддержка. Тяжелое бремя свалилось на тебя. Тебе нужно, чтобы кто-то был рядом с тобой, заботился о тебе. Тебе нужен муж. Не откладывай дольше, Аннора.
В первый раз после трагедии я улыбнулась: Грегори старался угодить мне. Он даже назвал меня «Аннора», не рискуя раздражать меня своим «Анни».
Я подумала: «Он предлагает мне выйти за него замуж. Почему? Ему нужно мое состояние, ведь я теперь богата. Вероятно, его амбиции возросли».
Да, я чувствовала себя лучше Я дала полную волю своей неприязни, своему недоверию к Грегори, что отвлекло в какой-то степени меня от горя.
Он продолжал:
— Ты молода, и тебе нужен мужчина, чтобы заботиться о тебе. Я нужен тебе.
Тогда я сказала с легкой издевкой:
— Не думаю, что вы представляете себе размеры моей ответственности. Я обладаю состоянием в Корнуолле…
Я следила за выражением его лица: он знал. Он видел письмо адвокатов? Или он догадывался? Он знал, что мой отец обладал обширным состоянием в Корнуолле, но было очевидно, что Джекко будет наследником. Но их больше нет, а я, беспомощная дочь, осталась.
Я почувствовала, что моя беспомощность вмиг улетучилась. Я даже испытывала нечто такое, что, я думала, уже никогда не почувствую наслаждение понукать им, этим честолюбивым человеком, который был предназначен для Розы. Но ему ничего не стоит отклонить это предложение — я была в этом убеждена — этому человеку, который в один и тот же день мог сделать предложение мне и потом развлекаться в постели акушерки. Его опьянили честолюбивые мечты, они лишили его обычной ловкости.
Грегори увлеченно продолжал:
— Мы поедем в Англию, будем жить там. Я найду подходящего человека, который сможет присматривать за имением. Все будет так, как ты хочешь. Это счастье, что здесь есть я. Моя бедная маленькая девочка, я понимаю твое горе. Ты так много пережила. Я знаю, как вы любили друг друга. То, что я хочу сделать, самое лучшее для тебя. Я бы заговорил об этом раньше, но я чувствовал, что ты хочешь побыть одна Но ты же не можешь предаваться горю всю жизнь. Предоставь все мне, я все устрою: всего лишь маленькая церемония.
