Жаклин Рединг - Белый туман
Это было все, что он хотел от нее услышать. Жестом, полным глубокого отчаяния, Гэбриел приподнял Элинор и провел губами по нежной коже на ее плече, лаская ее кончиком языка, наслаждаясь ее неповторимым вкусом, пока его руки расстегивали маленькие пуговицы на ее платье. Она почувствовала, как корсаж ослаб, и выгнула спину, желая поскорее избавиться от одежды, чтобы между ними не осталось ничего, кроме губ и рук Гэбриела, касавшихся ее груди.
Едва его ладонь накрыла один из мягких округлых бугорков, как Элинор подхватил ураган ощущений. Она хотела познать его тело так же, как свое собственное. Она хотела, чтобы он касался ее снова и снова, и чтобы это длилось целую вечность.
Девушка запустила пальцы в шелковистую темную массу его волос и ахнула, когда почувствовала его губы у своей груди. Они пробовали ее кожу на вкус, посасывали до тех пор, пока Элинор не показалось, что она вот-вот закричит от наслаждения. Девушка прижалась к нему бедрами, горя от нетерпения довершить то, что они начали, и покорно двигалась за ним следом, когда он осторожно опустил ее на обложенное подушками сиденье, а сам поднялся и встал перед нею, озаренный слабым сиянием луны, - воплощение пылкой страсти, очарования и мужества.
Вид у него был неуверенный, даже смущенный. Похоже, он был не меньше ее обескуражен силой чувства, вспыхнувшего между ними.
– Я люблю вас, Гэбриел.
Эти слова вырвались у Элинор прежде, чем она успела осознать, в чем только что призналась. Сердце замерло у нее в груди, пока она пристально вглядывалась в его лицо, ожидая ответа.
Возможно, виной тому была окружавшая их ночная мгла, причудливая игра теней и света, но ей показалось, что выражение страстного желания на его лице сменилось потрясением, недоверием и отчуждением. Холодок пробежал по комнате, погасив разгоравшийся между ними огонь.
– Гэбриел?
Он покачал головой:
– Вы сами не знаете, что говорите.
– Вовсе нет. Я знаю это лучше, чем что бы то ни было в жизни.
Тут он оторвался от нее и закрыл глаза. Руки его были крепко сжаты в кулаки, и боль от сознания того, что он отверг ее, пронзила Элинор. Она обхватила себя руками, чтобы прикрыть наготу, охваченная внезапным чувством стыда при виде его неуступчивости. Он не ответил ей взаимностью.
Гэбриел перевел взгляд на Элинор и громко выругался по-гэльски, ударив кулаком по стене - той самой, которую Джулиана недавно покрыла росписью.
– Черт побери, дитя мое, этого просто не может быть! Никогда! Неужели вы не понимаете? Я не могу забыть о том, кто мы такие, как бы мне самому этого ни хотелось.
Слезы обжигали глаза Элинор, стекая тонкими струйками по щекам, в глубине души у нее что-то болезненно сжалось. Их короткий сон прервался. Вне себя от горя и унижения, с трудом сдерживая рыдания, она могла только молча наблюдать, как Гэбриел покидает комнату, оставляя ее в одиночестве у окна.
Глава 14
Гэбриел затуманенным взором уставился в гнетущий полумрак своего кабинета. Он поморгал, чтобы прогнать усталость, затем бросил взгляд на часы, стоявшие рядом с ним на столе, пытаясь рассмотреть в слабом свете луны циферблат.
Было уже раннее утро, время близилось к рассвету. Угольки в камине у его ног едва тлели, так как никто не поддерживал в нем огонь в течение последних нескольких часов, которые Данвин провел, развалившись в кресле и заперев изнутри дверь кабинета, пытаясь изгладить из памяти полные ужаса и горя глаза Элинор. Однако даже изрядное количество бренди, вопреки надеждам, не притупило его чувств. Скорее напротив, невзирая на то что голова у него раскалывалась от боли, мысли оставались ясными, даже слишком ясными, чтобы это пришлось ему по нраву. Ему хотелось забыться, утопив все заботы и сожаления в вине, остаться одному во тьме - все, что угодно, лишь бы навсегда выкинуть из головы то, что он сделал - или, вернее, не сделал - в эту ночь.
Но что бы он ни пробовал - будь то бренди, темнота или угрюмое одиночество, все оказалось бесполезным, и Гэбриел понимал, что ничто не может перечеркнуть тот единственный миг между ними, когда она трепетным голосом произнесла три заветных слова:
– Я люблю вас…
Такие слова он слышал только от матери. То были слова, обещавшие другому человеку все - сердце, тело, даже душу. Слова, которые вдохновляли поэтов, заполняли страницы романов, становились пьесами, игравшимися затем на сценах всех театров мира. В них содержались просьба и надежда, мольба и ожидание взаимности. Однако прошлое мешало ему принять этот бесценный дар. И теперь, сидя в своем кресле и сердито глядя на ковер под ногами, Гэбриел мысленно проклял того незадачливого предка, который много веков назад навлек эту беду на их род. Его счастье, что он давно скончался, иначе Гэбриел непременно убил бы этого типа собственными руками. Однако он понимал, что не в его власти что-либо изменить, кроме…
Гэбриел в порыве ярости пересек комнату и подошел к сундуку, намереваясь достать оттуда злополучный клочок пергамента, так долго преследовавший его и всю его семью, и бросить его туда, где ему было самое место - в малиновое пламя ада. Он дернул за ключ с такой силой, что порвал серебряную цепочку на шее, и, открыв сундук, печально уставился на проклятие старой ведьмы:
«В течение девяти столетий и затем еще одного любое существо, будь то человек или животное, которое вы подпустите близко к сердцу, скоро вас покинет, внезапно сойдя в могилу, пока вы будете беспомощно взирать на происходящее со стороны, всеми брошенные и одинокие. Только здесь, на этом туманном острове, можно найти правду. Флагшток святого Колумбы один способен снять наложенное на вас проклятие. Некто с чистым оком и чистым сердцем исправит ошибки прошлого и положит конец всем вашим мукам!»
Целых девятьсот лет! Будь ты проклята, старая карга!
С кислой усмешкой на губах Данвин захлопнул крышку сундука и направился к камину, но остановился на середине комнаты, заметив, что Куду внезапно вскочил со своего места и бросился к двери. Сунув нос в щель под дверью и принюхавшись, пес тихо заскулил и, обернувшись, взглянул при свете луны на хозяина. Затем он снова стал принюхиваться, скуля и настойчиво царапая дверь, после чего издал жуткий жалобный стон.
– Де ха кьяр «В чем дело? (гэльск.)», Куду? - Гэбриел подошел к псу, чтобы выяснить, что случилось.
Куду в ответ снова завыл и стал скрести когтями дверь, как бы побуждая Гэбриела открыть ее. Как только он повернул ручку, пес тут же ринулся вон из кабинета, двигаясь так быстро, что Гэбриел не заметил, как он исчез за поворотом, направляясь к лестнице по другую сторону коридора.
Поведение Куду его изумило. Как правило, пес отличался редким хладнокровием, и ничто или почти ничто не могло вывести его из себя. Поэтому Гэбриел решил последовать за ним и выяснить, чем объяснялось это неожиданное беспокойство. Он даже не обратил внимания на то, что свиток выпал у него из рук и остался лежать на ковре.
