Сара Рэмзи - Мед его поцелуев
Почему она начала влюбляться в него?
Глава двадцать четвертая
Малкольм проснулся на рассвете и через час уже был в деревне. Руины коттеджа все еще тлели в ярких лучах рассвета. Соседи по очереди приглядывали за случайными искрами, но опасность для деревни миновала.
Опасность для него самого в это время наверняка все еще дремала в замке. И, в отличие от огня, ее нельзя было погасить ни водой, ни даже грубостью, которую он проявил прошлой ночью. Снился ли он ей так же, как она преследовала его во сне?
Или она проклинала его за то, что он овладел ею как животное?
Обитатели деревни зашевелились после его прихода. Он медленно продвигался, расспрашивая о захворавших родственниках, о скотине, об урожае — обо всем, что требовало его внимания. После свадьбы он редко проводил в деревне больше часа. Но его клан, похоже, не возражал, скорее уж подстрекал это.
— Лучше вам с нею говорить, а не с нами, вот что скажу, — заявил пекарь, когда Малкольм спросил его о новой печи.
— Для всех нас то был постоянный праздник, — сказал кузнец, опуская расклеенную подкову в бочку с водой.
— А не нужно ли вам быть в замке, будить свою красотку жену? — спросил владелец паба с усмешкой, на которую Малкольм ответил бы кулаком, если бы не знал, что она идет от чистого сердца.
А Шон МакРи не стал даже слушать предложений о помощи. Он и его жена уже решили — они отправятся в Новую Шотландию, как только смогут собраться в путь.
Малкольм хмурился, сопровождая Аластера к дому священника после обхода деревни.
— Наш клан определенно не завоюет награду за благодарность.
— А ты не получишь ее за свое унижение, — ответил Аластер, открывая калитку во двор.
— О чем ты?
Аластер пожал плечами.
— Возможно, это религиозное убеждение, но, в отличие от тебя, я не считаю тебя единственным, кто способен помочь этим людям.
— Я не считаю себя единственным.
Аластер засмеялся.
— Не считаю, — повторил Малкольм. — Но это мой долг — сделать для них все возможное.
— Истинно, — ответил ему брат. И остановился у дома, оглядываясь на деревню. — Отец бы гордился тобой, знаешь ли. Вне зависимости от того, удержишь ты весь народ в Шотландии или нет.
Малкольм проигнорировал комплимент.
— Но как Шон может хотеть отправиться в Канаду? Это жуткое место, полное дикарей, без дорог и школ. Кто захочет там жить?
— Примерно то же говорят о нас в Лондоне, — заметил Аластер. — Присоединишься ко мне за завтраком?
— Нет. К слову о Лондоне, я отбываю в столицу на этой неделе. Слишком много дел до отъезда, чтобы тратить время на рассуждения о Канаде над тарелкой с лососем.
Аластер присел на ступени и выдернул сорняк из трещины в камне.
— Твоя графиня так жаждет вернуться в привычный круг?
Малкольм хлопнул стеком по ботфорту, внезапно ощутив, что не может смотреть брату в глаза.
— Мы это не обсуждали.
— Ты этого не обсуждал. — Аластер прикрыл глаза от солнца и посмотрел на Малкольма. — Собрался оставить ее здесь?
Он должен был оставить ее здесь. Она отвлекала его от деда — и это было восхитительное отвлечение, но все же… прошлая ночь была тому доказательством. В своем кабинете он невидящими глазами просматривал учетные книги и ни на минуту не мог прекратить думать о ней. Попытки сосредоточиться лишь подстегивали желание, и вскоре он достиг точки, когда он мог думать лишь о том, как овладеть ею.
Она была болезнью в его крови.
И он подозревал, что исцеления не будет.
Но мысль о том, чтобы оставить ее здесь, была куда хуже всех отвлечений в ее компании.
— Она поедет со мной. Она жила в Лондоне многие годы. Уверен, что возвращение будет ей в радость.
— Удачи в этом, брат мой, — сказал Аластер таким тоном, словно считал, что Малкольма уже не спасти.
Малкольм рассмеялся:
— Она уже наполовину влюбилась в меня. С чего бы ей не хотеть со мной ехать?
— Это значит, что наполовину ее любовь не твоя, — отметил Аластер. — Ты не думал, что лучше было бы обсудить поездку с ней?
Малкольм не стал его слушать. Он зашагал прочь, игнорируя последние слова Аластера о долге и семейном блаженстве. Что Аластер мог знать о браке? Легко было верить в Бога и быть хорошим, когда на тебе не лежит ответственность за половину округа.
Религиозности Малкольма хватило, чтобы вздрогнуть от этой мысли, но не более. Он пришпорил коня. Прошлой ночью, когда он овладел Эмили у окна, он думал вначале, что так напомнит себе, что брак заключен лишь для спасения земли вокруг замка и что ему нужна от нее покорность, не удовольствие.
Но затем он растворился в ней, как всегда бывало. Она уже стала для него необоримым отвлечением…
Он должен был положить этому конец. Напомнить им обоим, для чего был заключен брак. Ему нужен был деловой, пристойный, бесстрастный союз, который не станет отвлекать его от выполнения долга.
И если для этого придется отказаться от страсти, он должен сделать это сейчас — до того, как зависимость от нее перерастет в неспособность ее бросить.
* * *Когда вошла горничная с чашкой горячего шоколада, Эмили оттолкнула свой столик для письма. Она проснулась почти три часа назад, когда услышала шаги Малкольма, без запинки следующие мимо ее комнаты.
Впервые со дня свадьбы она просыпалась одна. Наверное, она должна была испытать благодарность за то, что ей не пришлось говорить с Малкольмом прежде, чем она успела почистить зубы и расчесать волосы. Но она никогда не испытывала того, что должна была бы.
Прошлая ночь не была исключением. Из разговоров, которые шепотом вели матроны, когда думали, что их никто не слышит, Эмили знала, что леди из общества почти не испытывают удовольствия на брачном ложе. Как бы чувствовала себя женщина вроде леди Харкасл, если бы кто-то нагнул ее над сиденьем у окна?
— Как вы себя чувствуете, миледи? Похоже, у вас жар, — заметила Уоткинс, подавая Эмили горячую чашку с подноса.
Чувствовала она себя плохо — ее затошнило при мысли о леди Харкасл и от воспоминания о записке от Пруденс. Однако горничной она ответила:
— Чудесно. Хотя, возможно, ванна мне не помешает.
— Я так рада, что мы возвращаемся в Лондон, миледи, если позволите мне сказать. — Уоткинс позвонила в колокольчик, вызывая служанку для подготовки ванны. — Кухня так далеко от спальни, что горячей воду почти что не донесешь.
— Что? — вскинулась Эмили.
Уоткинс взглянула на нее непонимающе.
— Замок больше, чем дом Солфордов, миледи, и кухни…
— Да не нужны мне кухни, — зарычала Эмили. — Что ты сказала о Лондоне?
