Элизабет Лоупас - Блеск и коварство Медичи
— Изабелла мертва, — продолжил великий герцог. — Она заслуживала смерти, обесчестив мужа и дом Медичи своими любовными связями и участием в заговоре донны Дианоры. Даже ты не стал бы это отрицать.
— Я не буду спорить насчет любовников, — сказал Руан. — Вовсе не секрет, что даже я был одним из них. Но все равно я не считаю, что она заслужила смерти от вашей руки.
Руан уже не беспокоился о том, чтобы обращаться к великому герцогу по правилам придворного этикета. Оказалось, он так давно не разговаривал, что едва узнал собственный голос.
— А кто сказал, что она умерла от моей руки? — невозмутимо парировал великий герцог, перебрасывая помандер из одной руки в другую. — Отнюдь. Герцогиня Браччанская погибла в результате несчастного случая, когда мыла голову.
— Re'th kyjyewgh hwi[68].
— Что бы это ни значило на твоем варварском языке, ничего не изменишь. Теперь уже неважно, как именно она умерла, Руанно.
— А донна Дианора?
— Тут другое дело. Мой брат дон Пьетро отнял ее жизнь и имел полное на это право. Она поплатилась и за супружескую измену, и за попытку заговора.
Руан ничего не ответил.
— Пока ты здесь, ты всего лишь безымянный узник, а никакой не металлург или алхимик, — промолвил великий герцог. — И еще одно: ты не сможешь продолжать плести свои интриги.
— Я не плету никаких интриг.
— Не отпирайся. Я знаю, что ты пытался купить влияние при английском дворе с намерением уничтожить того англичанина, что сейчас владеет поместьем и рудником, откуда ты родом. Я мог бы устроить…
Руан больше не слушал его. Он закрыл глаза, и перед его мысленным взором предстал залив Маунтс-Бей, посредине которого возвышается скалистый остров Святого Михаила[69]. Утесы из гранита и змеевика, затопленные морем леса, деревья, ставшие камнем, невообразимая древность. Он видел обширные топи, пахнущие солью и жизнью, цапель, сплетения мальвы и ипомеи. Вересковые пустоши и разгороженные каменными изгородями поля, где пасутся суровые косматые пони, а поодаль — и само поместье Милинталл Хаус, прочное строгое строение с внутренним двором. Корнуолльские яблони с плодами с привкусом гвоздики. А еще несколькими милями дальше — выработки и рудники Уил Лоур.
Дом… Земля, орошенная кровью его отца и матери, его дедов и всех его предков. Он отберет все это у Эндрю Лоуэлла любой ценой и никогда больше не отдаст никому.
Внезапно он понял, о чем говорит великий герцог, и раскрыл глаза.
— Я мог бы и себе устроить покупку такого влияния. Поддержал бы, к примеру, того англичанина. Как там его зовут? Эндрю Лоуэлл, не так ли? После восстания все земли вокруг Маразайона были конфискованы, — великий герцог попытался произнести название этого небольшого торгового городка на английском. — Мне кажется, английская королева еще долго не забудет того восстания, и ее несложно будет убедить в том, что имение должно оставаться в послушных ей английских руках.
Руан по-прежнему хранил молчание.
— Мне все о тебе известно, — продолжал великий герцог, — Руан Пенкэрроу из Милинталла. Тебя нужно было прозвать Руанно делла Корнавалья, не так ли? Я решил позволить тебе хранить свои тайны, потому что ты незаурядный металлург и алхимик со знаниями, ценными для меня. Я также знаю, как ты пришел к этим знаниям.
— Неужели?
Про себя, на корнском, Руан твердил: «Яубью тебя. Возможно, не сегодня и не завтра, не в этом месяце и не в этом году. Я пережду, выйду на свободу, буду пользоваться твоей лабораторией и всеми открытыми тебе возможностями. Но все равно когда-нибудь я тебя убью. За все, что ты сделал с Изабеллой».
— Да, я все знаю. — Если великий герцог и читал его мысли, то не подавал виду. — Твои отец и мать были лоялистами[70]. Повстанцы схватили их после осады горы Святого Михаила и на несколько месяцев заточили в Лонстонском замке. Когда они вышли на свободу, восстание было уже подавлено и земли твоего варварского Корнуолла поделены между англичанами, даже земли лоялистов были отданы им. Эндрю Лоуэлл был прекрасным воякой в отряде сэра Гавейна Кэрью. В награду за проявленное рвение он получил поместье твоего отца.
Я убью тебя.
— Эндрю Лоуэлл не хотел, чтобы кто-то из изгнанных корнцев оспаривал право его собственности, и поэтому приказал убить твоего отца. Твоя мать спряталась среди простых рудокопов, не смея выдавать ни свое, ни твое настоящее имя. Она умерла, когда тебе было пять или шесть лет, и ты отправился на шахту, работать от зари до зари за хлебные корки и место для сна.
Когда-нибудь я тебя все равно убью.
— Ты и остался бы там по сей день, но, несмотря на грязные лохмотья и мозоли, ты оказался смазливым парнем, не так ли? По крайней мере, такого мнения придерживался тот немецкий металлург. Как его звали? Конрад Павер, если не ошибаюсь. Сам себя он величал Конрадус Агрикола, пользуясь именем своего знаменитого отца Георга Агриколы. Эндрю Лоуэлл хотел, чтобы его прииски приносили больше дохода, и посчитал, что сын Агриколы может с этим помочь. Но чем он помог, так это теплом своей постели, куда он взял тебя.
— Если не родился принцем, приходится хвататься за любую возможность, — сказал Руан.
Великий герцог гадко рассмеялся.
— Ты стал его катамитом[71]. Он взял тебя в Саксонию, позволил учиться, и со временем ученик превзошел мастера.
— Я не мог ему отказать. Как вы сами заметили, если бы не он, я бы до сих пор таскал камни в Корнуолле.
— И без всякой надежды отомстить тому англичанину, который захватил твое имение и убил твоего отца.
— И это тоже.
— В Саксонии ты и в самом деле стал знаменит, как своими талантами, так и неумеренностью своего мастера. Твое имя удостоилось внимания самого императора.
— Он хотел разрабатывать месторождения золота в долине Рауриса, — сказал Руан. — Конрад Павер был шарлатаном, у него не было и толики знаний своего отца.
— Как удобно вышло, что он умер в самый подходящий момент. Оставив все бумаги своего отца тебе.
Руан неотрывно смотрел в глаза великого герцога. Он никому не рассказывал о событиях той ночи, когда умер Конрад Павер. И никогда не расскажет.
— Ты наверняка горел желанием покинуть Австрию, когда император пригласил тебя присоединиться к свите эрцгерцогини Иоанны. Он знал о моем интересе к алхимии и думал угодить мне, прислав такого славного малого.
— Вряд ли это можно назвать приглашением.
— Пригласили или приказали — императору нет дела до этого. Так или иначе, ты был рад уехать из Австрии. Кто знает, что за преступления ты оставил там по себе.
