Елена Езерская - Бедная Настя. Книга 2. Превратности любви
По дороге Михаил изложил свой план, и он показался Корфу удачным. Репнин предложил оставить Анну в таборе, а самим поутру отправиться к Долгорукой. Они убедят княгиню поехать с ними к Забалуеву, и пусть Мария Алексеевна сама увидит, что Забалуев ее обманывал. Михаил был уверен, если удастся разрушить этот союз, Забалуев запаникует и чем-то обязательно выдаст себя. Корф с ним согласился — на том и порешили.
Когда утром Анна проснулась и спустилась из распряженной кибитки, Корф и Репнин уже давно уехали. Они не стали тревожить Анну, каждый втайне надеялся вернуться к ней победителем. Анна хотела поговорить с Репниным еще до отъезда. Она подошла к кибитке, приютившей Михаила, и позвала его. В ответ из-за приоткрывшегося полога выглянула Рада.
— Что так смотришь на меня? — улыбнулась цыганка. — Не тебе одной князья нравятся.
— А мне не важно — князь или раб, — ответила ей Анна. — Главное — сам человек, его душа.
— Видать, ничего-то ты в душе не понимаешь, если так барину сердце надорвала. Извела его, да все попусту.
— Почему это попусту?
— Вижу я, все вижу — от цыганки не спрячешься. Не нужен он тебе, другой в твоем сердце, только ты сама себе в том признаться боишься. Вот и мучаешь князя. Оставь его, освободи!
— Я не понимаю, о чем ты, — смутилась Анна, — я люблю Михаила, и он любит меня. Несмотря ни на что. Он простил мне обман и помогает мне.
— Разные у вас пути. Это я тебе и без карт, и без руки скажу, потому что чувствую — думаешь о другом. Рядом твой любезный, но не князь. Не князь! — Рада спрыгнула с облучка кибитки.
— Нравится он тебе, вот ты и морочишь мне голову, — сказала Анна.
— А я и не скрываю того. Я все, как есть, говорю. Видишь, честно выхожу, не прячусь, — Рада гордо откинула со лба волосы.
— Так ты здесь ночью была… — прошептала Анна.
— Я думала, ты жестокая, а ты и слепая еще! — усмехнулась Рада.
— Незачем тебе меня оскорблять, так мужчины не добиваются.
— А мне и добиваться не надо — он сам меня позвал.
— Если звал, значит, его воля. Михаил Александрович — свободный человек, и не мне его судить, — Анна повернулась, чтобы уйти.
— Отпусти его! — Рада схватила ее за руку. — Не мани больше. А я утешу князя — боль быстро пройдет, потому что и не боль вовсе, так — баловство.
— Я не цыганка, чтобы колдовать, привораживать, отвораживать. Прогонит он меня — уйду. А пойму, что не любит — уйду и того раньше. Но ты мне не мешай, я сама решаю, как мне поступать следует, — Анна хотела было уйти, как вдруг услышала, что ее позвали. Она обернулась на голос. — Лиза?
— Аня! — бросились они друг к другу.
— Лиза, что вы делаете здесь?
— Я приехала узнать у цыган о гибели отца. Они ведь прошлым летом стояли возле озера.
— А разве гибель вашего отца — не трагическая случайность?
— За последние дни раскрылось столько странных обстоятельств, что я поняла — маменька скрывает правду.
— Лиза, а вы не слишком торопитесь с обвинениями?
— Я сказала барышне, что слышала в тот день выстрел и женский крик, — пояснила Рада.
— Да-да, — кивнула Лиза. — Но кто кричал, и кто стрелял — загадка. Анна, может быть, и вы что-нибудь знаете?
— К сожалению, нет. Мы тогда почти все лето были в Петербурге, правда, Иван Иванович получал иногда письма от вашего папеньки. — Анна задумалась. — Впрочем, подождите! Однажды — как раз в те дни! — пришло письмо от Петра Михайловича… Да, да, точно. Мы сидели в гостиной, барон прочел письмо и тут же уехал в деревню, сказал, что по какому-то срочному делу.
— А что это было за дело, он не объяснил?
— Нет, — покачала головой Анна. — Но, когда Иван Иванович вернулся, он сообщил нам, что отец ваш погиб на охоте. Барон тогда приехал вместе с отцом Георгием, они закрылись в кабинете и долго-долго о чем-то разговаривали.
— А потом?
— Потом отец Георгий просто уехал и все, — закончила свой рассказ Анна.
— Отец Георгий… Вы не первый человек, кто упоминает его в связи с этими событиями. Я сейчас же еду к нему!.. А вы, — спохватилась Лиза, — вас куда-нибудь отвезти? Вы, наверное, гадать приезжали?
— Это раньше в табор за гаданием ехали, а сейчас — за суженым, — усмехнулась Рада.
Лиза с недоумением посмотрела на Анну.
— Рада шутит, — успокоила ее Анна. — Но вы должны знать — я беглая!
— Что?
— Я крепостная, Лиза. Барон воспитал меня, как свою дочь, и никто в округе не знал об этом. Но теперь в имении хозяйствует ваш муж, и меня ищет управляющий.
— Вы — крепостная?! — растерялась Лиза.
— Погодите-ка, — прервала их Рада. — Слышу, нам знак подают. Опять вблизи табора ваш немец появился. Прятаться тебе надо, Анна. Поднимайся в кибитку, а я присмотрю, чтобы он чего не разнюхал.
— Как же так, как это? — шептала Лиза.
— И вы, барышня, тоже идите — не думаю, что вам стоит тому человеку на глаза показываться.
— Тому человеку?
— Это Карл Модестович, — пояснила Анна, забираясь в кибитку.
— Господи! — воскликнула Лиза. — Вы правы, мне надо поторопиться. Прощайте и помните — вы были и останетесь моей подругой, Анна. И, если честно, между нами нет разницы. Я тоже не принадлежу себе. Моя маменька распорядилась моей жизнью по-своему. Вы — крепостная, меня продали Забалуеву.
— У нас еще будет другая жизнь, не отчаивайтесь!
— Простите, я сейчас совсем не могу вам помочь. Может, когда разгадаю тайну смерти отца, то смогу разговаривать с матушкой и моим мужем уже по-другому. А сейчас — берегите себя и будьте осторожны.
— Будьте и вы счастливы! — прошептала Анна вслед убегавшей от табора Лизе.
Тем временем Корф и Репнин, как им казалось, торжествовали победу. Долгорукая поначалу приняла их в штыки, но потом, похоже, их настойчивость и ее любопытство взяли верх, и она согласилась тайно поехать с ними в дом Забалуева.
Мария Алексеевна обставила выезд с превеликой театральностью, и забалуевские сторожа, так и не нашедшие вечером ни кареты с ограбленным барином, ни потом в доме его хорошенькой барыни, вынуждены были пропустить в дом Долгорукую с эскортом в лице исправника.
И пока Забалуев, ничего не подозревая, отсыпался после ночного разговора и его счастливого, как он думал, завершения под звуки открываемых бутылок с шампанским, Долгорукая осматривала его дом и крыла зятя на чем свет, не стесняясь в выражениях и не обращая ни малейшего внимания на присутствующих при этой сцене Репнина с Корфом и исправника.
— Он у меня попляшет, — рычала всю дорогу обратно Долгорукая, — он меня попомнит. Теперь понятно, почему он так боялся в дом к себе приглашать — там даже мыши дохнут! А сколько таинственности напустил! К дому не подойди, коляску не трогай — сплошные ограничения!
![BlackSpiralDancer - Unwritten [СИ]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)
