Севги Адывар - Тень Роксоланы
– Я слушаю. – Михримах Султан удивленно приподняла бровь. Какие еще вопросы, кроме строительства, могли волновать главного зодчего султана? Хотя… Может, он не так чист и наивен, как кажется? И пожелает сейчас, чтобы она повлияла на отца, попросила его о чем-либо… Мало ли что может понадобиться человеку от повелителя всего мира! К любимой дочери султана нередко обращались с различными просьбами.
А Синан Ага растерял все слова, глядя на приподнятую бровь султанши. Как же она была прекрасна! Будто нарисованная искусным художником – ровный изгиб над дивным миндалевидным глазом, чистый лоб, украшенный полумесяцем… Да за одну эту бровь Синан Ага готов был разрушить все свои мечети и мосты, потому что ни одно строение не отличалось подобным совершенством форм и чистотой линий. О, Аллах, как можно создать такое чудо?! Маш аллах! Это о ней писал Хафиз Ширази, предчувствуя за столетия появление этой необычайной красавицы:
О луна! Ты у солнца взяла свой блеск и свет.
На виске твоем бьется Ковсар… О весна и цвет!
Ты повергла меня в эту ямочку на подбородке,
Как в зиндан, и оттуда – из-под амбры – мне выхода нет.
Синан прерывисто вздохнул. Красота султанши давно терзала его сердце, водопад золотистых волос казался мостом в рай, а за один благосклонный взгляд прекрасных очей он готов был отдать вечную жизнь, дарованную ему Аллахом. Как же высказать все, что долго копилось в душе, собиралось в жаркий, душный комок, расцветало розовым садом? Где найти слова, которые смогут передать всю любовь и поклонение?
Как многие, что не находят собственных слов, Синан обратился к поэтам.
– Я скажу вам словами Хафиза, султанша… – прошептал он, а затем произнес, уже окрепшим голосом:
О, ты – луна! Душа моя – цветы,
Хор соловьев, их звонкие рыданья —
Мои уста! Безумно, страстно, бурно
Поют тебе они безумные страданья.
– Что ты такое говоришь, Синан Ага? – Глаза Михримах Султан широко распахнулись, как двери мечети, приглашающие правоверных к спасению. – Я даже и предположить не могла, что ты – поклонник поэзии. Хотя твои строения – это тоже стихи, только в камне…
Твоей прелестью пристыжена,
Пред тобою роза склонена.
Частицу света ей луна дает,
Но у тебя свой блеск берет луна, —
У архитектора мучительно болело сердце, он чувствовал себя, как на горячих углях костра, которые вот-вот поднимут яркое пламя под дыханием ветра. Но остановиться был уже не в силах.
– Михримах Султан, султанша души моей, зеница ока моего, – зашептал он, падая на колени и утыкаясь лицом в край ее кафтана. – Велите казнить меня, пусть голова моя слетит с плеч, мне уже все равно, только выслушайте!
– Да я слушаю тебя, Синаи Ага, – засмеялась султанша, и Синану показалось, что вокруг, нежно звеня, рассыпались серебряные шарики. – Только ведь ты ничего не говоришь!
– Я люблю вас, султанша! – выдохнул архитектор. – Люблю давно и безнадежно, с тех самых пор, как впервые увидел вас!
Михримах изумленно посмотрела на склоненную перед ней фигуру. О, Аллах, как такое могло случиться, откуда это взялось? А Синаи все говорил задыхающимся голосом, и слезы текли по его лицу, путаясь в седой бороде.
– Пока жив был ваш муж, я любил вас издали, со всей безнадежностью страдания, но теперь, когда вы свободны, султан пожелает связать вас узами брака. Пусть он выберет меня своим зятем!
Я не хочу ничего, султанша, ни должностей, ни почестей, ни богатства, ничего. Только сделать вас счастливой! Только чтоб улыбка каждый день расцветала на вашем прелестном личике! Султанша, я знаю, что стар и сед, но разве это препятствие? Я полон сил, а любовь горит в моей душе!..
– Подожди, Синаи Ага, помолчи… – Михримах Султан коснулась легко его плеча, и архитектор беззвучно застонал. Ему показалось, что острое копье пронзило сердце и теплая кровь льет из груди, и это было мукой, но такой сладостной, что хотелось длить ее вечно.
Встрепенись, взмахни крылами,
Торжествуй, о сердце мое, пой,
Что опутано сетями
Ты у розы огневой,
Что ты в сети к ней попалось,
Ане в сети к мудрецам,
Что не им внимать досталось
Дивным песням и слезали
И хоть слез, с твоей любовью,
Ты моря у ней прольешь
И из ран горячей кровью
Весь по капле изойдешь,
Но зато умрешь мгновенно
Вместе с песнею своей
В самый пыл, как вдохновенный
Умирает соловей.
– О, султанша…
– Встань, Синан Ага, – сказала Михримах Султан. Голос ее был нежным, но чувствовалась в нем властная сталь, недаром она была дочерью великого повелителя мира. – Встань…
Синан поднялся, с надеждой глядя в прекрасное лицо султанши.
– Синан Ага, ты говоришь, что седины твои не имеют значения, но это не так. Пролетевшие над тобой зимы оставили в твоих волосах свой след, заморозили твою бороду, покрыв ее снегом и инеем. Да, они не охладили твою душу, и в сердце твоем по-прежнему поет солнечная весна, но тело уж не имеет былой мощи. А я молода…
– Но, султанша… – заговорил было архитектор, но Михримах властным жестом остановила его.
– Подожди, Синан Ага, не перебивай, я еще не закончила. Что предлагаешь ты мне? Стать женой главного зодчего? Множество женщин ухватится за такую возможность, сочтя ее счастьем. Но я – Михримах Султан, единственная дочь султана Сулеймана, повелителя мира! Мне нужно больше.
– Моя любовь! Я отдаю свою любовь, свою душу, всего себя! – воскликнул Синан.
– Да, я поняла это. – Губы Михримах дрогнули, складываясь печальной улыбкой. – Всего себя… Но я хочу не этого, Синан Ага. Я не люблю тебя, и ты это знаешь. Но знай и то, что я вообще никогда не испытывала этого чувства, жар любви не опалял мне душу, ее свет не коснулся моего сердца. И для меня в этой жизни есть только одно… То, чего ты не можешь мне дать.
– Что же, султанша? Ты только скажи, я достану для тебя и звезды с небес! – Синан был готов построить лестницу в небо, чтобы оборвать с одежд самого Аллаха сверкающие камни звезд, если этого захочет его любимая.
– Власть, Синан Ага, власть, – вздохнула Михримах. – Это единственное мое утешение, моя жизнь, моя радость. И этого ты никогда не сможешь мне дать. Жаль…
Архитектор все не мог поверить своим ушам. Когда он пришел, то ожидал чего угодно, даже казни, и уже оставил распоряжения на этот случай – ведь никогда не знаешь, что посчитает оскорблением султан. Но то, что он услышал, не могло уложиться в голове, все существо его отвергало слова Михримах.
