Филиппа Грегори - Земля надежды
Огонь в очаге ни в коем случае не должен был угаснуть. Об этой опасности его много раз предупреждали еще в Джеймстауне, но то было в городе. Там всегда можно одолжить пару пылающих угольков у соседей и принести их домой на лопате. Здесь же, в диком лесу, огонь был животворящей искрой.
Когда огонь гас, на то, чтобы его зажечь снова, могла уйти пара часов, при условии, что есть хорошее огниво и сухое дерево. А если холод и тьма уже надвигаются, то это время может оказаться очень долгим. Если стая волков наберется храбрости и подберется к самой двери, то, коль нет огня и света, чтобы отпугнуть их, да и из мушкета без огня не выстрелить, это время покажется целой вечностью.
Большую часть утра Джон отвел на то, чтобы нарубить полешек. Потом он сложил их с обеих сторон очага, чтобы они просохли. Он открыл дверь из грубых досок и посмотрел на реку. Все тело болело от усталости, а ведь он всего-то и наработал, что нарубил запас дров на пару дней, не больше. На обед у него не было ничего, кроме каши из кукурузной муки, а на ужин и вовсе пусто.
Он поставил котелок на огонь, чтобы нагреть воды, и впервые его посетило мрачное предчувствие того, что выжить без борьбы в этой стране, которая уже не казалась ему легкой и изобильной, невозможно.
— Я должен подумать, — сказал Джон молчащему дому. — Мы с Сакаханной каждый день ели как короли, и она не рубила дрова целое утро. Я должен попробовать жить, как она, а не как англичанин.
Он выскреб из миски остатки каши и отставил ее в сторону.
— Я поставлю ловушку на рыбу, — решил он. — А ближе к вечеру, когда птицы возвращаются в гнезда, подстрелю парочку голубей.
Он почувствовал, как рот его наполнился слюной при мысли о жареном голубе.
— Я сумею все это проделать, — пообещал он сам себе. — Я смогу научиться жить здесь, я еще молод. А потом, когда ко мне приедут Сара и Бертрам, она научит меня печь хлеб.
Он еще дальше отодвинул от себя миску и ложку и направился к куче своих пожитков, чтобы отыскать кусок веревки.
— А теперь возьмемся за ловушку на рыбу.
Джон видел такую ловушку в Джеймстауне и наблюдал, как Сакаханна сплетала ее из побегов лиан и пары прутиков. Она потратила на эту работу два вечера, а на третий вечер они ели жареного карпа. Джон купил ивовые обручи и веревку в Джеймстауне. Ему оставалось только сплести сеть, которая могла бы удержать рыбу.
Он вышел из дома, прихватив обручи и веревку, сел на пень там, где пригревало солнышко, и принялся за работу. Сначала он завязал ряд узлов вокруг большого обруча, который должен был стать горловиной ловушки. Рыба должна была заплыть внутрь, а потом проплыть через несколько обручей, пока не поймается в маленькое пространство в самом конце лабиринта и уже не сможет выбраться наружу.
Джон обвязал первый ряд и принялся за второй. Работа была мудреной и непростой. Но Джон был человеком терпеливым и целеустремленным. Он склонился над своим рукоделием, скручивая веревку, завязывая узлы, переходя к следующему ряду. Он не замечал, что солнце готово скрыться за деревьями, пока спина не замерзла, оказавшись в тени. Тогда он выпрямился и встал.
— Ей-богу, хитрая работенка, — сказал он.
Он занес веревки и обручи в дом и сложил все рядом с очагом. Огонь еле горел. Джон подложил еще пару поленьев и снял со стены мушкет. Зарядил его, засыпав пороху и протолкнув в ствол пулю, потом насыпал щепотку пороху на полку, чтобы все было готово для того, чтобы поджечь фитиль. Потом нагнулся к огню и поджег длинную бухту промасленной веревки, служившей фитилем. Когда фитиль загорелся, он зажал его между большим и указательным пальцами, стараясь держать подальше от полки, и тихо вышел из дома.
Деревья были так близко, что Джон присел на корточки прямо на пороге дома с вьющейся лозой с каждой стороны и смотрел на открытое небо, ожидая, пока лесные голуби полетят на ночь в свои гнезда. Над ним пронеслась огромная стая, и Джон подождал, пока они рассядутся по деревьям. Одна толстая, самонадеянная птица уселась на ветку, прогнувшуюся под ее тяжестью. Джон подождал, пока ветка не перестала качаться, потом тщательно прицелился и прикоснулся тлеющим фитилем к пороху.
Ему повезло. Звук выстрела был похож на пушечный залп, раздавшийся в этой девственной земле. Стая голубей с шумом и треском сорвалась с деревьев в вихре беспорядочно машущих крыльев.
Только птица, в которую целился Джон, не смогла взлететь. Она по спирали падала вниз, одно крыло сломано, кровь текла по грудке. Джон бросил на землю мушкет и фитиль и пятью гигантскими прыжками преодолел расчищенную площадку.
Птица пыталась спастись, одно крыло скребло по земле, но Джон схватил голубя и милосердно быстро свернул ему шею. Он почувствовал, как маленькое сердечко забилось, а потом остановилось. Он вернулся в дом, положил птицу рядом с очагом, рядом с неоконченной ловушкой, и перезарядил мушкет.
Солнце быстро садилось, становилось все холоднее и темнее. Голуби, оправившись от испуга, покружили над маленькой полянкой и снова расселись на деревьях. Джон прицелился, выстрелил, и птицы снова взмыли в небо, но только на сей раз на землю ничего не упало.
— Только одна, — сказал Джон. — Ну, что ж, по крайней мере, на ужин хватит.
Он тщательно ощипал птицу и сложил перья в свернутую тряпку.
— Когда-нибудь у меня будет из этого подушка, — с наигранной бодростью сообщил он темной комнате.
Он выпотрошил птицу и бросил внутренности в горшок с водой, стоявший на огне. Из этого должен был получиться суп. Потом разделил тушку на четыре части, аккуратно насадил их на острые зеленые прутики и развесил прутики над горшком с супом так, чтобы сок с мяса попадал в горшок.
Время, затраченное на ожидание, казалось оголодавшему Джону бесконечным. Но он заставил себя не торопиться и не отвлекаться от процесса поворачивания кусков дичи, пока кожица не стала золотистой, а потом коричневой и наконец хрустящей и черной.
— Ну, дай бог, чтобы уже наконец было готово, — пылко выговорил Джон, желудок у него уже бурчал от голода.
Он взял свой вертел и ножом спихнул кусочки с обуглившегося прутика на деревянный поднос. Мясо было усеяно горелым деревом. Джон смахнул щепочки и потом взял маленькую ножку. Она была восхитительна: горячая, сочная, вкусная.
Джон обжег губы о горячую кожицу, но ничто не могло удержать его от того, чтобы вонзить зубы в мясо. Он съел все до последнего кусочка, потом благоговейно бросил обглоданные кости в свой котелок. Впервые за все время в своем маленьком доме он оглянулся вокруг с чувством, хоть чем-то похожим на уверенность в себе.
— Это было хорошо, — мирно сказал он, рыгнув сыто и удовлетворенно. — Это было просто отлично. Завтра снова буду охотиться. И на завтрак у меня будет суп. Мужчина не может работать на земле, когда у него в животе только каша.
