Элизабет Вернер - Дорогой ценой
– Мне приятно было бы услышать и от вас подтверждение хорошей новости. Я направил к больному своего домашнего врача, но он после первого визита заболел и был вынужден передать больного своему ассистенту. Между тем сегодняшнее сообщение доктора Берндта было так неясно, что мне хочется услышать от вас дополнительные сведения о больном. Разумеется, не здесь, на лестнице; прошу вас зайти на несколько минут ко мне в квартиру.
Бруннов владел собой хуже барона; хотя ему и удалось сохранить спокойное выражение лица и равнодушный тон, но взгляд сразу выдал его. В его устремленных на Равена глазах горели ненависть и боль, когда он ответил:
– Вы так интересуетесь молодым врачом, ваше превосходительство?
– Конечно! Я и господин полицмейстер, – с легким ударением на этом слове произнес барон, указывая на своего спутника, – оба очень обязаны ему. Вы, вероятно, знаете, при каких обстоятельствах был ранен Бруннов: это случилось при исполнении им своего врачебного долга, когда он поспешил на помощь к подчиненным господина полицмейстера. Теперь вам, конечно, понятно, что мне весьма желательно получить обстоятельные сведения о ходе его болезни.
Бруннов понял намек; он видел проницательные глаза полицмейстера, зорко наблюдавшего за ним и губернатором, и сразу понял всю опасность своего положения. Несмотря на это, он мгновение колебался, прежде чем коротко ответил:
– Я к вашим услугам.
– Прошу вас идти со мной.
Равен простился с полицмейстером и Мозером и в сопровождении Бруннова стал подниматься в свою квартиру.
– Кто этот господин? – спросил полицмейстер советника.
– Чрезвычайно приятный человек, – веско ответил Мозер. – Коллега доктора Бруннова, с которым он, должно быть, очень дружен, так как принимает в нем большое участие.
– Так, друг доктора Бруннова, – протяжно произнес полицмейстер. – После отъезда асессора Винтерфельда, как мне казалось, у молодого врача вовсе не было здесь близких знакомых. Этот господин – ведь он именует себя доктором Францем? – уже не раз бывал у больного?
– Нет, сегодня он был впервые, но обещал завтра повторить свой визит. Он, между прочим, горячо благодарил меня за мое самопожертвование и очень деликатно намекнул на неприятности, которые могут ожидать меня из-за невольного гостеприимства по отношению к сыну демагога. Он назвал мое поведение актом благородного самоотречения. Действительно чрезвычайно приятный господин и безусловно способный врач! Я с первой же встречи заметил это, а у меня безошибочный взгляд на такие вещи.
– Нисколько не сомневаюсь, – ответил полицмейстер с полуиронической-полусострадательной улыбкой. – Этот «чрезвычайно приятный господин», по-видимому, возбудил и в губернаторе столь же внезапную благосклонность. Барон не имеет привычки без церемонии тащить первого встречного к себе в квартиру. Может быть, он пожелал избавить доктора Франца от моего общества?
– Чего ради? – наивно спросил Мозер. – Его превосходительству угодно лишь узнать о состоянии здоровья доктора Бруннова.
– Совершенно верно… и он, вероятно, получит самые подробные сведения о нем. До свидания, господин советник. Не заходите только слишком далеко в своем «самоотречении». В конце концов, вам могут слишком много поставить на вид из-за этого.
После такого совета полицмейстер удалился, а Мозер, совершенно не поняв его слов, важно покачал головой по поводу столь странной речи и направился домой, довольный своим «безошибочным взглядом».
Губернатор между тем, войдя в свою квартиру и приказав слугам не беспокоить его, прошел с Брунновым в рабочий кабинет.
Между ними не было еще произнесено ни слова. Друзья детства встретились впервые после двадцатилетней разлуки. Они расстались молодыми людьми, с неугасшим еще огнем и воодушевлением юности, теперь же свиделись зрелыми мужами, прожившими уже почти полвека. Один из них еще вполне сохранил свои жизненные силы, повелительный вид и гордую осанку, ясно выражающие привычку властвовать; в его темных волосах, за исключением чуть серебрившихся висков, не было ни одного седого волоска и на неподвижном лице – ни одной морщины. Зато какую противоположность представлял собой другой! Всего на год старше, он был уже стариком на вид, с согбенной фигурой, седыми волосами и лицом в глубоких морщинах, проложенных заботами и горем. Только в его глазах еще вспыхивал былой огонь, последний след давно минувших дней.
– Рудольф! – наконец сказал барон.
В его голосе слышалось с трудом сдерживаемое волнение, и он, казалось, готов был броситься к своему бывшему другу, но последний отступил на шаг и холодно спросил:
– Что прикажете, ваше превосходительство?
– К чему этот тон между нами? – нахмурился Равен. – Разве ты не хочешь признать меня? Я сразу узнал тебя по твоим глазам. Они остались все теми же, тогда как многое… все другое в тебе изменилось.
Бруннов с горькой улыбкой ответил:
– Я преждевременно состарился. В изгнании, в ежедневной борьбе с заботами и житейскими неприятностями люди плохо сохраняются. Барон Равен лучше выдержал эту борьбу. Правда, заботы и неприятности едва ли достигают той высоты, на которой вы находитесь, ваше превосходительство!
– Еще раз прошу тебя, Рудольф, оставь этот тон! – серьезно и решительно произнес барон. – Я знаю, какая пропасть легла между нами, и не ищу примирения, теперь уже невозможного. Мы сделались противниками, но ироническое повторение титула, которому я придаю значение не больше, чем ты, – слишком мелкая месть. Каковы бы ни были наши отношения, для тебя я все тот же Арно Равен… Зови меня так, как всегда называл!
Бруннов не отвечал, мрачно потупив взор.
– Я понимаю, что привело тебя сюда, – продолжал Равен, – но это нисколько не умаляет безумной смелости и опасности твоего поступка. Ты ведь отлично знаешь, что угрожает тебе при переходе через границу. А жизнь твоего сына вне опасности.
– Еще вчера я думал увидеть его на смертном одре. Тогда не могло быть и речи о моей личной безопасности. Я должен был во что бы то ни стало приехать к нему.
Барон не мог ничего возразить на эти слова; он, вероятно, ясно представил себе, что и сам поступил бы точно так же.
– Ты, конечно, понимаешь, почему я настоял на том, чтобы ты сопровождал меня, – заговорил он снова. – Наша встреча произошла при свидетелях. Полицмейстер зорко наблюдал за нами и, мне кажется, уже заподозрил что-то. Надо было устранить его подозрения, и продолжительная беседа со мной избавит тебя от них.
– Разумеется, потому что предполагают, что всякую подозрительную личность р-ский губернатор тотчас же передает в руки полиции. Я был уже готов к этому, как только ты узнал меня, и положительно не знаю, какому капризу обязан своим спасением. Но откровенно сознаюсь, Арно, я мечтал о том, чтобы еще раз в жизни с глазу на глаз встретиться с тобой. В противном случае я предпочел бы сразу отдаться в руки сыщиков, чем последовать за тобой.
