Джо Гудмэн - Сладкая месть страсти
— Да нет, ничего. Прошло столько времени, что это не должно меня смущать.
— Значит, тут вы сильно отличаетесь от нас, простых смертных. От меня, например… есть вещи, о которых мне до сих пор трудно вспоминать. Думаю, что и для большинства людей все обстоит точно так же.
— Вы действительно так считаете?
— Вы ведь никогда не слышали, чтобы я рассказывал о Андерсонвилле?
Она покачала головой.
— Мне хотелось бы об этом услышать. Хотелось бы понять, за что вы меня так ненавидите.
Он уже почти забыл о том, что ее ненавидит. Хорошо, что она сама ему об этом напомнила. Было так приятно сидеть с ней рядом и, обмениваясь любезностями, погружаться в воспоминания.
— Мы с вашими друзьями прошли вместе сотню миль, — начал он, — пока не наткнулись на одну из немногих еще действовавших на Юге железнодорожных линий. Там они меня и оставили. Запихнули в теплушку вместе с сорока такими же бедолагами и отправили попытать счастья в Андерсонвилле.
Логан заметил, как Кейти вздрогнула, но предпочел не обращать на это внимания.
— Как вы помните, я тогда был не в том состоянии, чтобы путешествовать. Когда я оказался в поезде, я уже потерял рассудок из-за лихорадки — по крайней мере так потом сказали мне другие пленные. О путешествии я мало что помню, за исключением того, что не мог даже сдвинуться с места. Эту поездку я как-то пережил, но к тому времени, когда добрался до Андерсонвилла, уже почти ничего не помнил о том, что произошло до нее. Когда я наконец оказался в Джорджии, то уже не знал, ни как меня зовут, ни откуда я родом. За неимением лучшего меня стали звать Рыжий — наверное, из-за цвета волос,
Слушая его, Кейти замерла в полной неподвижности. Но Логан на нее не смотрел — взгляд его холодных серых глаз был устремлен вверх и чуть-чуть вправо. Его длинные, тонкие пальцы рассеянно постукивали по ручке кресла. Кейти не хотелось слушать то, что он рассказывал, и все-таки она слушала.
— Как можно описать Андерсонвилл? — задал он риторический вопрос. — Условия содержания в лагере были такими ужасными, что даже наши враги испытывали к нам сострадание. Иногда женщины встречали поезда с корзинами, полными булочек, и швыряли их в нас, когда мы выпрыгивали из вагонов. — На губах Логана появилась слабая улыбка. — Сначала мы пригибали головы, думая, что это камни. Оказалось, булочки… — Его улыбка погасла. — Тогда мы начали плакать.
Тут он впервые взглянул на Кейти, чтобы оценить ее реакцию. В глазах ее стояла боль.
— Представьте себе комнату наподобие этой, в которой живут человек пятнадцать, — с жестокой откровенностью продолжал он. — Тогда вы поймете, каким жизненным пространством располагал каждый солдат. А теперь вообразите, что над вашей головой нет крыши. Когда идет дождь, вы промокаете до костей. Когда светит солнце, становится так жарко, что кажется, будто оно прожигает вам кожу.
Представьте себе также небольшой сосновый лес, который находится как раз за пятнадцатифутовым забором. Он мог бы обеспечить узникам кров, если бы начальник лагеря потрудился найти топоры и гвозди. Изнутри сосновая изгородь обнесена девятнадцатифутовым проволочным ограждением. Подойди к ней вплотную, — Логан пожал плечами, — и тут же умрешь. Некоторые так кончали жизнь самоубийством, предпочитая мгновенную смерть медленному умиранию от голода.
Нечистоты стекали прямо в питьевую воду, так что болезни были нашими постоянными спутниками. А от всех болезней мы лечились только сосновой смолой да разными травами. Я прибыл в лагерь, когда обмен пленными уже давно прекратился, так что выйти на свободу можно было только после окончания войны. Некоторые, правда, пытались рыть подкопы. Они нагревали на костре армейские фляги до тех пор, пока те не лопались, а обломки использовали вместо лопаты. Твердая, как камень, глина Джорджии не поддавалась. За время своего пребывания в лагере я слышал о двенадцати подкопах, но только об одном удавшемся побеге. Как и большинство других пленных, я молился о том, чтобы двери ада открылись для нас снаружи.
Все знали, что Юг проигрывает войну, но не говорили об этом, боясь охранников. Эти несчастные ублюдки были почти такие же голодные, как мы, но вдвое подлее, и к тому же у них были ружья.
Логан медленно покачал головой и безрадостно усмехнулся.
— Нет, мы никогда не говорили о том, что Юг проигрывает войну.
У Кейти пересохло во рту, а глаза повлажнели.
— О чем же вы тогда говорили? — собравшись с силами, наконец спросила она.
Голос Логана стал мягче.
— О вполне обычных вещах. О семье. О друзьях. О подружках. Из-за отсутствия памяти я представлял для всех особый интерес. Пытаясь помочь мне все вспомнить, ребята придумывали разные истории. Один раз устроили даже соревнование, кто придумает лучшую историю моей жизни, и Монро Нидлмейер выиграл дополнительную пайку хлеба из кукурузной муки.
— Это была хорошая история?
— Тогда мне казалось, что да.
В глазах Логана отражались невеселые воспоминания.
— Из сорока человек, с которыми я приехал в Андерсон-вилл, на свободу вышли двадцать восемь. Тюрьма Либби была ужасным местом, но Андерсонвилл оказался еще хуже. Не хватало одеял, не хватало еды. Крепкие, здоровые мужчины превращались в ходячие скелеты. Правительство нас, как мы считали, бросило, враги нас медленно убивали. Начальника лагеря потом повесили за военные преступления. Многие радовались такому исходу, но я был слишком изможден, чтобы проявлять какие бы то ни было чувства. Мне просто хотелось оставить все это позади.
Воцарилось долгое молчание, которое первой нарушила Кейти:
— И все-таки, когда война закончилась, вы так и не отправились на Север. Почему?
Он впился в нее взглядом.
— Откуда вы это знаете?
— Я как-то спрашивала у Виктора.
Вытянув ноги, Логан уставился на носки своих туфель. На черта ему ее жалость? Он в ней совершенно не нуждается!
— У меня просто не было причин, чтобы отправляться на Север. Разыскать семью я не мог, да и вообще не знал, была ли у меня семья. Мне казалось невероятным, что среди десятков тысяч людей, которых я видел в Андерсонвилле, я не встретил ни одного знакомого. В надежде, что все-таки найду человека, который меня знает, я обошел весь лагерь, но, увы, безуспешно.
Если бы у Кейти не дрожали сейчас руки, она с удовольствием сделала бы глоток чаю.
— Значит, вы остались на Юге? Он кивнул:
— Да, в Джорджии. Точнее сказать, в Саванне. Как ни странно, меня и там интересовала работа в газете.
— В самом деле?
— В самом деле. Я устроился в «Саванна пресс». Сначала я был кем-то вроде мальчика на побегушках — подметал, заправлял станок, набирал текст, а потом постепенно начал писать.
