Анн Голон - Анжелика. Тулузская свадьба
Слегка пошатываясь, шевалье де Жермонтаз отступил. Вслед за графом по лестнице спустились Бернар д’Андижос и Кастель-Жало. Племянник архиепископа оглянулся в сторону сада и увидел приближающегося Сербало. Он шумно задышал.
— Это… это западня, — забормотал он, — вы хотите убить меня!
— Ты сам устроил себе западню, свинья! — ответил д’Андижос. — Кто просил тебя бесчестить жену хозяина дома?
Анжелика, дрожа всем телом, пыталась стянуть на груди разорванный корсаж. Это невозможно! Они не могут драться! Надо вмешаться… Жоффрей может погибнуть, сражаясь с этим огромным, полным сил здоровяком.
Жоффрей де Пейрак медленно наступал, и вдруг его длинное нескладное тело обрело гибкость жонглера. Граф подошел к шевалье де Жермонтазу, ткнул его кончиком шпаги в живот и коротко бросил:
— Защищайся!
Шевалье по-военному молниеносно выхватил свою шпагу — клинки скрестились. Несколько мгновений сражение было ожесточенным до такой степени, что дважды эфесы шпаг скрежетали друг о друга и лица противников оказывались совсем близко.
Но всякий раз граф де Пейрак ловко уворачивался. Этой ловкостью он с лихвой компенсировал неудобства, причиненные хромотой. Когда шевалье де Жермонтаз вынудил его отступить к лестнице и подняться на несколько ступеней, граф внезапно перескочил через перила и шевалье едва успел повернуться, чтобы отразить удар. Жермонтаз начал уставать. Он хорошо знал все приемы фехтования, но столь яростный натиск сбивал с толку неповоротливого шевалье. Шпага графа разрезала его правый рукав и задела руку. Рана была поверхностной, но она обильно кровоточила, и рука, державшая шпагу, постепенно стала неметь. Сражаться шевалье становилось все труднее. В его больших выпученных глазах отразилась паника. Напротив, глаза Жоффрея де Пейрака пылали мрачным, беспощадным огнем. Анжелика прочла в них смертный приговор.
Она до боли кусала губы, но не осмеливалась пошевелиться. Внезапно она закрыла глаза. Послышался какой-то глухой и низкий вскрик, как у лесоруба при ударе топором.
Когда Анжелика снова открыла глаза, то увидела, что шевалье де Жермонтаз лежит распростертый на мозаичном полу, а в его боку торчит шпага. Великий Лангедокский Хромой склонился над ним с улыбкой.
— «Слащавые кривляки!» — проговорил он тихо.
Граф де Пейрак взялся за эфес и вытянул шпагу. Что-то брызнуло с мягким всплеском, и Анжелика увидела на своем белом платье пятна крови. Ей стало дурно, и она прислонилась к стене.
Жоффрей де Пейрак обернулся к ней. По его лицу струился пот, а худая грудь под одеждой красного бархата вздымалась, словно кузнечные мехи. Анжелика бросилась к мужу. Она касалась его, исступленно сжимала в объятиях. Ей нужно было убедиться, что он жив и не ранен.
Жоффрей де Пейрак посмотрел в ее зеленые глаза, полные волнения и обращенные к нему… Медленно его губы растянулись в улыбке.
Он повелительно сказал:
— Пойдем.
* * *Ступая по песку узкой извилистой дороги, лошадь медленно шла вдоль берега реки. Позади, на некотором расстоянии, ехали три вооруженных лакея, охраняя своего сеньора, но Анжелика не замечала их. Ей казалось, что она совсем одна под этим звездным небом, одна, в объятиях Жоффрея де Пейрака, который, усадив ее к себе в седло, вез в домик на Гаронне, чтобы там провести их первую ночь любви.
Он не подгонял лошадь и, одной рукой удерживая поводья, другой прижимал к себе жену. С безудержным блаженством она снова отдала себя в его власть, как в тот памятный вечер, когда губы Жоффрея сорвали с ее губ запретный поцелуй. Но все это было так далеко, что казалось нереальным. И вот теперь время пришло. Анжелика без стеснения прильнула к нему и спрятала свое лицо в бархате его одежды.
Жоффрей де Пейрак не смотрел на нее, его взгляд был обращен к реке, он напевал старинную провансальскую песню, слова которой знала Анжелика: «Точно охотник, я могу объявить, что добыча наконец-то поймана. Я везу возлюбленную к себе, побежденную и покорную моему желанию».
Лунный свет осветил его дерзкое лицо.
Анжелика подумала: «У него самые красивые глаза, самая белоснежная улыбка и самые чудесные волосы на свете. Его кожа самая гладкая, его руки самые нежные… Как я могла считать его отталкивающим? Это и есть любовь? Колдовство любви?»
* * *В домике на Гаронне слуги, вышколенные требовательным хозяином, оставались незаметными. Дом казался пустым, но комната была приготовлена. На террасе рядом с кроватью уже стояла легкая закуска из фруктов, а в бронзовом ведерке охлаждалось несколько бутылок.
Анжелика и Жоффрей молчали. Они долго сидели в тишине, но когда он, едва скрывая нетерпение, привлек ее к себе, она прошептала:
— Почему вы не улыбаетесь? Вы еще сердитесь? Клянусь вам, я не хотела этого… шевалье де Жермонтаз…
— Я знаю, милая.
Он глубоко вздохнул и заговорил глухим голосом:
— Я не могу улыбаться, потому что я так страстно ждал этой минуты, что теперь мне больно. Я никогда ни одну женщину не любил так, как тебя, Анжелика, и мне кажется, что я любил тебя еще до того, как узнал. И когда я увидел тебя… Это тебя я ждал. Но ты ускользала из моих рук, гордая, неуловимая, как болотный эльф. А я делал тебе шутливые признания и боялся, что ты с ужасом отшатнешься или посмеешься надо мной. Никогда я не ждал женщину так долго, не проявлял столько терпения. А между тем ты принадлежала мне по праву. Раз двадцать я уже готов был взять тебя силой, но я хотел не только твое тело, мне нужна была твоя любовь. И вот теперь, когда ты здесь, когда наконец-то моя, я желаю тебе всех тех мук, которые я испытал из-за тебя. Я зол на тебя, — произнес он.
Она храбро смотрела ему в лицо, которое больше не пугало ее, и улыбалась.
— Отомсти мне, — прошептала она.
Он вздрогнул и тоже улыбнулся:
— О! Ты больше женщина, чем я думал. Не дразните меня! Вы еще запросите пощады, мой обольстительный противник!
И с этого мгновения Анжелика перестала принадлежать себе. Губы, которые уже однажды опьянили ее, снова ввергли в вихрь неведомых ощущений, воспоминание о которых оставило в ее теле неясную тоску. Все пробуждалось в ней в ожидании высшего блаженства, которое уже ничто не могло остановить, постепенно оно достигло такой остроты, что Анжелика испугалась.
Едва дыша, она отстранялась, пыталась ускользнуть от его ласковых рук, каждое движение которых погружало ее в неведомое доселе наслаждение, и, возвращаясь из окутывающей ее неги, она видела перед собой звездное небо, туманную долину, где серебряной лентой струилась Гаронна. Совершенное тело Анжелики было создано для любви. Его желания стали неожиданным откровением и потрясли ее; она чувствовала себя подавленной, поверженной в этой жестокой борьбе с самой собой. Гораздо позже, уже умудренная опытом, она смогла оценить, насколько Жоффрей де Пейрак был терпелив, сдерживая силу своей страсти, покоряя ее.
