Хизер Гротхаус - Пробуждение любви
Родерик бросил сапоги на матрас позади себя и снял ящик с полки. Он допрыгал до кровати и сел на нее, положив палку на пол рядом, держа ящик на коленях. Поднял крышку ящика и снова взглянул на лежавший в нем башмак.
Он был высоким, из хорошей коричневой кожи — из шкуры оленя, догадался Родерик, — но полностью изношенный. Он достал его из ящика и внимательно оглядел. Потом нахмурился. Башмак не был похож на женский — подошва широкая и длинная, шнурки грубые, толстые, как раз для мужчины.
Когда Родерик заметил, что башмак очень подходит для его неповрежденной ноги, его охватило безумное желание примерить его.
Оглянувшись по сторонам, чтобы удостовериться, что вокруг никого нет, Родерик снял ящик с колеи и поставил рядом с тростью. С большой осторожностью, чтобы не порвать тонкую кожу, он натянул высокий башмак на правую ногу — и тот легко скользнул по ступне, словно был смазан жиром, как если бы его пенис впервые проник в женщину, и Родерик застонал оттого, что его бросило в дрожь. Он быстро зашнуровал башмак, словно делал это сотни раз, словно тут же узнал грубо пробитые дырочки и направление шнурков. Он уже забыл, как выглядит нормальная нога — его собственная. И чем больше он смотрел на нее, тем громче стучало его сердце. И чем дольше он смотрел на этот образец обуви, тем отчетливее слышал стук копыт и ржание коней. И гончие — не лаяли ли они там? Определенно в его оглохшем ухе не звенело, что могло бы создать впечатление этих мрачных звуков.
Стук копыт зазвучал громче, жестче, быстрее, их эхо пробегало по мускулам Родерика, и он почувствовал, как поднимается с кровати и стоит, вопреки голосу, звучащему у него в голове: «Ты упадешь, дурак! Упадешь!»
Родерик постоял. Затем сделал шаг вперед. Второй.
На полу под ящиком, в котором хранился проклятый башмак, лежала его трость, о которой он забыл.
В ней не было необходимости.
Микаэла, подперев голову кулаком сидела за столом в большом зале рядом с Лео, перед ними стояли тарелки с самой разнообразной едой. Ее грудная клетка была крепко прижата к краю стола, пока она наблюдала за мальчиком, свободной рукой указывая на потрепанную верхушку стебля рогоза, напоминавшую штормовое облако.
Лео наморщил носик, затем посмотрел на Микаэлу:
— Бе-ый.
— Да, белый. Отлично. — Она улыбнулась ему, затем указала на горку сушеной малины: — А эти ягоды какого цвета?
— Касные, — не задумываясь, ответил малыш.
— Точно. Ты очень умный, Лео.
Лео с улыбкой кивнул. Она пододвинула к нему кружочек сухой морковки:
— А это какого цвета?
Лео сосредоточенно насупил маленькие бровки, словно выискивая в памяти правильное слово.
— Ол… олан…
— Оранжевый, не правда ли? — раздался глубокий мужской голос за спиной у Микаэлы, и она, вздрогнув, подняла голову, а сердце на минуту остановилось.
— Папа! — Лео бросился к Родерику, словно выпущенная из лука стрела, и обхватил его ноги. Микаэла ожидала, что Родерик отругает его, но этого не случилось.
Он даже улыбнулся — странной улыбкой, которую она никогда не видела у него на лице, — ослепительной, яркой.
Он взглянул вниз, на мальчика:
— Это действительно трудное слово, Оранжевый.
Лео кивнул:
— Эо юбит касный.
— Понимаю… «красный» немного короче. — Он взглянул на Микаэлу, его зеленые глаза, устремленные на нее, сияли. — Леди Микаэла — хороший учитель. Оказывается, ты знаешь все цвета.
Микаэла не могла ответить на его улыбку, вспомнив, как он обошелся с ней накануне. И хотя в его тоне слышались боль и страдание, она не собиралась прощать его так легко.
— Мы только сегодня начали наши уроки.
Родерик удивленно поднял брови. Микаэла заметила это, потому что на голове у него не было капюшона. Хотя еще не стемнело.
— Я потрясен. — Он потрепал Лео по волосам, и Ми-каэле показалось, что малыш готов упасть в обморок.
При Родерике не было его трости, но потом Микаэла вспомнила, что он сломал ее в своей комнате. Сегодня у него на ногах были другие башмаки, не те черные сапоги, которые она привыкла видеть. Эта обувь была более изящная, с узким носом, но все же более громоздкая, чем обычные сапоги для верховой езды.
Ее смущение усилилось, когда Родерик Шербон присел перед Лео, согнув оба колена. Он вроде бы немного покачнулся, но удержал равновесие без особых усилий.
Микаэла ни разу не видела, чтобы он делал подобные движения, сгибал ногу так, как сейчас.
— Лео, мне хочется прокатиться верхом. Вы с мисс Форчун готовы присоединиться ко мне?
Лео едва не задохнулся от восторга.
— Эо едит на ошади папы? Родерик кивнул.
— С папой? Родерик рассмеялся:
— Да, конечно. А теперь беги в свою комнату и надень что-нибудь потеплее. Мы подождем тебя.
Мальчик выбежал из большого зала, громко топая башмаками, издавая радостные возгласы.
— Лео, тебе помочь? — крикнула ему вслед Микаэла, но он уже исчез, оставив ее наедине с Родериком.
Родерик поднялся медленно, осторожно, но не пошатываясь. Когда он взглянул на нее, улыбка его исчезла, но глаза продолжали блестеть, словно изумруды в солнечном свете. Щеки Микаэлы зарделись, она потупилась.
Он стал приближаться к ней. И когда Микаэла увидела его башмаки, то успела заметить, что Родерик не так сильно хромает.
Господи, что за чудеса?..
Родерик снова присел, на этот раз перед Микаэлой, и взял ее за подбородок своими большими теплыми пальцами.
— Микаэла, — тихо произнес он.
Микаэла отвернулась, чтобы он не заметил слез, наполнивших ее глаза.
Он больше не коснулся ее подбородка, но накрыл ее сжатые в кулаки руки своей большой ладонью.
— Микаэла, — снова начал он. — Простите меня. Микаэлу поразили слова, произнесенные Родериком, и его тон.
— Вы извиняетесь только из опасения, что я сейчас отправлюсь восвояси. Но я остаюсь — у меня нет другого выбора. Ваш бесценный Шербон в безопасности.
Вторая его рука легла на первую, и Родерик сжал обе.
— Я извиняюсь не только потому, что надеюсь, вы не уедете. Я приношу мои извинения потому, что ужасно обращался с вами, и хочу изменить все к лучшему. Изменить мое отношение к вам и Лео. Вы поможете мне, Микаэла?
— Именно это я все время и делала — пыталась помочь вам! — Она высвободила руки из его ладоней, непривычная к его доброте, не зная, как отвечать на нее. Боль, которую она все еще чувствовала, покидала ее, как и гнев, но она цеплялась за него на тот случай, если он снова ее оскорбит и унизит. — И все, что я получила за мои усилия, — наказание.
Родерик приподнялся, чтобы приютиться на скамье рядом с Микаэлой, и тяжело вздохнул:
