Роксана Гедеон - Парижские бульвары
Он заинтересованно вскинул брови.
– Вот как? Впервые слышу просьбу из ваших уст. Ну, моя радость, о чем вы меня попросите?
– Дайте мне денег.
Клавьер искренне рассмеялся и отложил так и не начатую сигару в сторону.
– Денег? Зачем же вам деньги?
– Этими вопросами вы добьетесь, что я стану презирать вас. Вы жалеете для меня ста ливров?
– Ста ливров? О Боже!
– Вам, наверное, жаль их? Да, я знала, что вы мерзкий человек, но я не знала, что вы скупой… При вашем состоянии жалеть ста ливров… Да если вы хотите знать, вы должны мне их – должны за этот недавний поцелуй, если уж вам угодно все переводить в деньги!
Он расхохотался так громко, что я пораженно умолкла, не успев высказать все, что хотела.
– Сто ливров! Святая дева, что вы хотите купить за сто ливров? Это просто безумие какое-то. Да у меня и суммы такой нет, я не ношу с собой мелочь.
Он достал бумажник и галантно протянул мне ассигнату.
– Возьмите, моя прекрасная дама, и, ввиду того что я ничего не требую взамен, расскажите мне, что вы собираетесь приобрести.
Я взглянула на банкноту:
– Здесь целых пятьсот ливров, я не просила столько!
– Не будем говорить о пустяках. Ну, так что же вы намерены купить?
Я поглубже спрятала ассигнату за корсаж и повернулась к Клавьеру, лукаво усмехаясь.
– На эти деньги я собираюсь откупиться от ваших соблазнов, сударь.
– Ничего не понимаю.
– Я вырвалась из ваших рук, господин Клавьер, и в ваш дом больше не вернусь. Там слишком много опасностей, подстерегающих меня. Теперь у меня есть пятьсот ливров, и, до тех пор пока не выяснится дело с бароном де Батцем, я буду жить в Париже на эти деньги. Я вернусь к своим заработкам кружевницы. Так что можете отослать мою карету – к вам я больше не приеду.
Он шагнул ко мне, лицо его исказилось от гнева.
– Отдайте деньги!
Я невольно попятилась, испугавшись гневного выражения, появившегося на его лице, но тут же взяла себя в руки.
– Я ничего вам не отдам, – чеканным тоном отвечала я, – ничего, и только попробуйте ко мне прикоснуться!
– Я сейчас позову полицию и скажу, что вы украли у меня эти деньги.
Я побледнела, услышав эту угрозу, и ступила шаг назад.
– Если вы совершите и эту низость, я возненавижу вас, а полиция, когда придет, отведет меня на гильотину – если вы этого добиваетесь, пожалуйста, зовите полицию!
Он смотрел на меня, и я с удивлением замечала, как гнев борется в нем с восхищением.
– Думаете, я буду с вами церемониться? Я сейчас же отберу у вас деньги силой!
Я грозно подняла вверх руку:
– Но-но, только попробуйте! Я закричу на весь дом, я устрою такой переполох, что сюда все сбегутся, я буду кричать так, что вы просто в обморок упадете от моего крика!
С мгновение еще Клавьер стоял против меня, исполненный самых решительных намерений, а потом вдруг улыбнулся.
– Давайте мириться, Сюзанна. Почему вы хотите покинуть меня?
Я тоже улыбнулась, понимая, что победа остается за мной.
– Потому что… потому что… словом, вы так осаждаете меня, что я, выражаясь фигурально, не ручаюсь за крепость своих бастионов.
– Я должен быть польщен таким ответом, не так ли?
– Это ваше дело, сударь. Полагаю, мир заключен?
– О да, если вы только позволите мне навещать вас в вашем скромном жилище, где вы будете смиренно влачить существование кружевницы, которое так вам не подходит.
– Мне теперь все подходит, сударь. Конечно, ездить ко мне я не могу вам запретить, но… лучше, если вы будете ездить пореже. Я поселюсь где-то поблизости от улицы Па-де-ла-Мюль, там у меня живут брат и невестка, которая отличается высокой добродетелью и строгостью нравов.
– Вы говорите это так насмешливо…
– Потому, что считаю все это ханжеством.
– Послушайте, Сюзанна! С тем, что вы выманили у меня пять сотен ливров, я уже смирился. Но почему бы вам не взять больше? Если уж не угоден вам мой дом, живите в другом месте. Меня огорчает мысль о том, что вы, моя мечта, будете заниматься вязанием кружев.
Я весело покачала головой, прижимая руку к груди и чувствуя за корсажем спасительную ассигнату.
– Благодарю вас, – сказала я очень вежливо. – Снова попадать в зависимость от вас? Ну уж нет. Я очень скромна и довольствуюсь малым.
Клавьер намеревался что-то ответить, но в дверь постучали, и лакей передал ему письмо. Банкир читал записку быстро, и брови у него нахмурились.
– А, вот и причина долгого отсутствия Батца. Мы зря ожидали его, дорогая, он уехал в Англию.
– В Англию? Какой ужас! Зачем?
– Как зачем? – загадочно произнес Клавьер. – К Питту. За золотом Питта. Ведь для заговоров нужно много золота, не так ли?
Я молчала, понимая, что все мои планы летят к черту. Мне не увидеть Жанно так скоро, как я мечтала. У меня нет пропуска, а достать его может только Батц…
– Что же мне делать, сударь?
– Ждать, – сказал Клавьер, надевая шляпу. – Ждать и надеяться. Батц приедет в декабре. А я… так и быть, я попытаюсь что-нибудь сделать для вас.
ГЛАВА ПЯТАЯ
ПЛОЩАДЬ РЕВОЛЮЦИИ
Я чистила лук – целую гору луковиц – и на глазах у меня выступили слезы. Печь была растоплена, и в кастрюльке булькало совсем неаппетитное варево, к запаху которого, однако, жадно принюхивался малыш Ренцо, прислонившийся прямо к очагу – там было теплее.
Вот и вся наша еда – хлеб да луковый суп! Бобовая, чечевичная и гороховая похлебки теперь уже стали лакомством. Недавно я раскошелилась на сладкий тыквенный суп для детей, жидкий, почти как вода, а потом целую неделю раскаивалась. Давно мы не видывали и белого хлеба – только ржаной да ячменный, изредка маисовый, но и за ним приходится выстаивать бешеные очереди. Хорошо, что у нас есть еще каштаны… И это накануне святого Рождества!
Стефания, вытирая лицо тыльной стороной ладони, присела к столу передохнуть. Руки у нее были красные и распаренные после недавней стирки – она уже давно привыкла стирать чужое белье за двадцать су в день.
– Не могу понять, что творится с деньгами: они обесцениваются не по дням, а по часам. Все гоняются за золотом, бумажки уже никому не нужны. А цены взвинчиваются каждый день, товары становятся недоступными, вокруг полно безработных.
Я знала об этом. Говорили, в Париж из Лиона хлынули толпы обездоленных рабочих – что-то около тридцати тысяч. Разве могла столица, сама задыхающаяся без хлеба, прокормить такую ораву? А причина безработицы была в том, что аристократы эмигрировали, и у Лионских шелковых мануфактур не стало клиентов, фабрики обанкротились. Владельцы просили Конвент взять на себя содержание шелковой промышленности, но депутаты отказались. Отказ был горд и суров: роскошь во Франции исчезла, народу шелк не нужен. Отныне повсюду вспыхивали стачки…
