Роксана Гедеон - Дни гнева, дни любви
С трудом поднявшись, я села на постели. Маленькое зеркальце отразило мое лицо. Левая щека посинела, даже почернела, рот распух, голова поворачивалась с трудом. Этот проклятый Франсуа, идиот и подонок, прямо-таки обезобразил меня на неопределенно долгое время. Я понятия не имела, сколько еще дней буду выглядеть таким ужасным образом. У меня не было ни крема, ни мази, чтобы хоть как-то сделать следы удара не такими уродливыми.
Я еще раз обвела глазами камеру. Каменный пол, каменные стены. Распятие на стене. Узкая полоска сумрачного серого света, льющаяся через маленькое зарешеченное окошко. Сейчас, наверно, едва рассвело, и рассвет тусклый, туманный.
На другой постели мирно спала женщина. Еще вчера я была здесь одна, но ночью мне, видимо, подселили соседку. Я спала и ничего не слышала.
– Сударыня! – осторожно окликнула я соседку. – За что вы здесь?
На мой вопрос не было ответа. Незнакомка спала, уткнувшись лицом в набитую соломой подушку. Копна русых волос сбилась у нее на затылке в спутанный узел, белая рука свесилась вниз.
– Сударыня! – снова сказала я нетерпеливо. – Не можете ли вы проснуться?
Она вскочила так быстро, словно от удара, ее синие глаза непонимающе уставились на меня, по хорошенькому личику разливалась молочная бледность. Я узнала ее. Это была Дельфина де Кюстин, в прошлом – фрейлина королевы. Когда ее отец, генерал де Кюстин, уж слишком сблизился с революцией, Дельфине пришлось покинуть Тюильри.
– А вы как сюда попали? – спросила я удивленно. Дельфина энергично протерла глаза руками.
– Меня арестовали, – простодушно объяснила она, – вернее, нас всех арестовали.
– Кого это «всех»?
– Всех, кто был на вечере у герцогини де Сомбрейль. Меня, саму герцогиню, Терезу Кабаррюс, виконта…
Эти известия ошеломили меня. В тюрьму были брошены люди, не имеющие никакого отношения к побегу короля. Кроме герцогини де Сомбрейль, их вообще не допускали ни к королю, ни к королеве.
– Но почему же Кабаррюс арестована? – недоуменно спросила я. – Она ведь даже не аристократка!
– А разве вы забыли, мадам, что ее мужем был виконт де Фонтенэ?
– Но ведь она развелась с ним. Я не знала, что и подумать.
– Дельфина, расскажите мне все толком! Когда вас арестовали?
– Вечером… то есть уже ночью, ближе к полуночи.
– А герцогиня де Турзель арестована? А Лапорт? А Лео-нар?
Дельфина надула губы.
– Мне это неизвестно. Я была так ошеломлена… так испугана… эта полиция свалилась как снег на голову… мне было не до выяснений, кто там еще арестован, а кто нет.
Она и вправду была в открытом вечернем платье из тончайшего тюля, в атласных туфельках, с увядшими цветами в волосах. Мерзавцы, они даже не дали людям переодеться!
– Не бойтесь, Дельфина, – попыталась я ее подбодрить. – Вас скоро выпустят. Я уверена, что вы выйдете из Ла Форс уже сегодня вечером.
– Да, пока мы ехали сюда, один человек шепнул мне, что нам нужно только доказать свое алиби.
«Алиби! – подумала я. – А какое алиби может быть у меня?»
Да, меня так просто не отпустят. Король пойман, но короля нельзя наказать тюремным заключением, стало быть, будут наказывать тех, кто короля окружал. Будут вылавливать всех, кто был хоть немного близок к королевской семье. Будут искать Буйе, Шуазеля, Дамаса, Леонара. И меня, разумеется, – за меня они серьезно возьмутся.
У меня мелькнула мысль, что надо, пожалуй, все отрицать. Адмирал до последних минут ничего не знал о том, что я посещаю Тюильри. Маргарита и Жак будут молчать, в этом я не сомневалась. А я в свою очередь буду упрямо твердить свое даже после того, как передо мной поставят целую сотню камеристок и лакеев, видевших меня во дворце. Да, надо все отрицать и притворяться дурочкой.
Во-вторых, следует найти адвоката. Это на тот случай, если меня все-таки будут судить. И, кроме того, надо постараться быть в курсе всех событий, знать, кого схватили, кого нет, знать, что известно о побеге властям. Может быть, им мало что известно. Я даже мельком слышала, что Собрание объявило короля «похищенным».
Я подошла к окну и, взобравшись на приступок, выглянула во двор. Там, внизу, тихо журчал фонтан, фигурный и старинный, стоявший, наверно, со времен Генриха IV. В фонтане полоскали белье прачки. Не долго думая, я стащила с пальца кольцо и бросила его вниз.
Прачки увидели, как оно упало на землю, посмотрели на меня и нерешительно переглянулись.
– Эй, француженки! – махнула я им рукой, повиснув на прутьях решетки. – Можете взять кольцо себе, если скажете, какие в Париже новости.
Молоденькая прачка, осмелев и оглянувшись по сторонам, быстро приблизилась и подхватила кольцо, тут же осторожно пробуя его на зуб, как монету.
– Скажите мне, кого арестовали за побег короля? Она подняла голову и глуповато улыбнулась.
– Ну, что же ты молчишь? – нетерпеливо спросила я.
– Шуазеля арестовали, – вмешалась в разговор другая женщина, – да-да, я точно слышала. Арестовали в Варенне. А старый плут Буйе с двумя сыновьями хотел вместе с австрийцами идти войной на Париж, но ему это не удалось, и он бежал.
Я поняла, что такова была официальная версия, распространенная властями. Вероятно, для того, чтобы усилить бдительность населения и не дать королю ускользнуть, в дни побега был распущен слух, что Буйе – чуть ли не австрийский генерал и что он вместе с австрийцами вторгся во Францию.
Лязгнул замок, и я поспешно соскочила вниз. Дверь со скрежетом отворилась, и вошел бородатый тюремщик в платке, повязанном «а ля Марат».
– Вот вам завтрак, – сказал он хмуро, ставя на пол, как собакам, две жестяные тарелки. – И если будете еще разговаривать через окно, останетесь без ужина, а здесь кормят два раза.
Я без особого энтузиазма вдохнула запах содержимого тарелок. Оно состояло из двух третей пшенной каши и одной трети вареной фасоли. Глубокий вздох вырвался у меня из груди. Я знала, что буду вынуждена съесть все это, но к таким блюдам привыкать будет трудно.
– Вы не находите, что нас решили содержать здесь, будто мы настоящие преступники, – отозвалась Дельфина, неловко ковыряя завтрак ложкой: вилок здесь не полагалось. – Фасоль вся в уксусе, так что и есть невозможно, а масло в этой дрянной каше просто кошмарное…
– Похоже, Дельфина, нам придется привыкать к этому.
– Пресвятая дева, а что вчера был за ужин у герцогини де Сомбрейль! – грустно вспоминала она. – Радужная форель, фаршированные цесарки, раки в белом вине, шампанское к фруктам и немецкому сыру, коньяк и аржантельская спаржа…
Я мрачно подумала, что мне теперь долгое время придется утешаться одними воспоминаниями.
Под вечер стало не так жарко, и на мостовой улеглась дорожная пыль. Почти затих стук проезжающих экипажей. Давно опустел фонтан под окнами тюрьмы Ла Форс, прачки ушли, а мы, помня предостережение тюремщика, остерегались даже подходить к окну. Сидя на постели, я видела алеющее от заката летнее небо, пересеченное прутьями решетки, пышные ветки каштана и – чуть дальше – краешек вывески парикмахерской, сообщающей о наличии там париков, пудреных кос и даже золотых волос Дианы.
