Филиппа Грегори - Избранное дитя, или Любовь всей ее жизни
Ричард кивнул, но я чувствовала, что червячок сомнения все еще точит его душу.
— Передай, пожалуйста, тетушке-маме, что я вернусь к ужину, — попросил он и наклонился поцеловать меня на прощание.
Но я невольно отстранилась, и его поцелуй пришелся на щеку. Он выпрямился и с любопытством глянул на меня, но ничего не сказал и вышел из гостиной.
Я подошла к окну и проводила взглядом его удаляющуюся фигуру. Теперь, когда Ричард вырос и его плечи стали шире, его походка стала более уверенной и спокойной.
В эту минуту в гостиную вошла мама и, увидев меня, обрадовалась.
— Как хорошо! Я как раз хотела, чтобы ты помогла мне выбрать занавеси для будущей столовой и обивку для стульев.
— Мама… — Я медленно пересекла комнату и подошла к ней, чтобы обнять ее. — Ты же знаешь, что у меня совсем нет чувства цвета. Но я хотела бы остаться поработать с тобой дома. И завтра, если можно. Утром меня немного обожгло на солнце, и я хочу побыть дома. Хорошо?
Ее глаза внимательно остановились на моем лице.
— Я так и чувствовала, что ты какая-то сама не своя, — мягко сказала она. — Ты была очень раздраженной за обедом. Что случилось, моя дорогая?
— Это… — начала было я и остановилась. Но снова заговорила торопливо: — С тех пор как я начала носить новую прическу и дядя Джон вернулся домой, я заметила, что всем стала напоминать тетю Беатрис. И в деревне все так говорят. Миссис Гау и Страйд смотрят на меня, будто ожидают увидеть ее. И я чувствую себя из-за этого очень странно. Она не была очень красивой женщиной, правда?
— Нет, — быстро ответила мама, — она не была красавицей. Я чувствую, что мне надо многое рассказать тебе о ней, но не здесь, хорошо, дочка? Слишком многое в Вайдекре напоминает о прошлом. Пока мы живем здесь, я хочу только, чтобы ты помнила: ты родственница Беатрис, но ты и моя дочь. И сходство между вами больше всего заключается в том, что ты тоже принадлежишь к породе Лейси, гордой и древней породе. А все остальное — это фантазия и вымыслы крошечного мирка, в котором люди не ездят дальше Чичестера и видят так мало нового. Ты — мой ребенок, — продолжала мама твердо, словно внушая мне это. — Хоть ты и принадлежишь к семье Лейси, но вырастила тебя я, а я совсем не поклонница ни Беатрис, ни Вайдекра. И ты тоже такой не будешь. Но как бы то ни было, — прозаически добавила она, — ты становишься молодой девушкой, а они самые своенравные создания в мире. Моя сводная сестра была в тысячу раз хуже, чем ты. Однажды она даже запустила тарелкой в лакея. Мама велела выпороть ее. Но ты должна научиться сдерживать свой нрав и тем более свой язычок, какие бы чувства тобой ни владели. А остальное — это всего лишь фантазии.
Я положила голову ей на плечо, а она обняла меня, и мы сидели так в молчании долго-долго, пока солнце не коснулось верхушек деревьев в парке. И тогда моя боль по Ральфу, юному возлюбленному Беатрис, утихла и мысль о нем перестала пугать меня.
Ближе к вечеру, когда дядя Джон еще не спустился к нам, а Ричард еще находился в деревне, мама велела Страйду приготовить маленький поднос с ячменными лепешками, джемом, сливками, миндальным печеньем и заварить индийский чай, так, как любил дядя Джон. Он был крепким и черным, без лимона или сливок. Она поднялась в библиотеку вместе со Страйдом, и я услышала обрадованное восклицание дяди Джона при виде ее и чудесного подноса, а потом услышала негромкий убедительный говор мамы. Я была почти уверена, что говорят они обо мне. И поэтому оставалась в гостиной, избегая менять место, чтобы случайно не услышать их беседу. Чайник тихо пыхтел рядом со мной, а я сидела и мечтала быть той девочкой, которой считала меня мама, и чтобы я отличалась от других только тем, что никогда не ездила дальше Чичестера и дружила только с моим кузеном.
Я ненароком задремала и не открыла глаза, даже когда пришла служанка протереть чайные принадлежности. Это была Дженни Ходжет из сторожки. Ее родители охраняли въездные ворота еще при моем папе и даже при его папе. Когда Холл сгорел, а сквайр умер, никто даже не подумал уволить их. И они так и остались жить, охраняя открытые ворота, через которые никто не проходил, и следя за всегда пустынной подъездной аллеей. Девочка протирала всю посуду как могла осторожно, чтобы не разбудить меня. Затем я услышала, как тихо затворилась за ней дверь, и опять задремала. Когда я снова открыла глаза, рядом сидела мама.
— Устала, моя дорогая? — нежно спросила она.
— Немного, — призналась я и сама улыбнулась своему жалобному тону.
Мама села на свое обычное место у камина, на мраморной доске которого сегодня стояла ваза с бледными пионами. Я нарвала их утром около Холла, и они распустились за день в тепле комнаты.
— Я беседовала с твоим дядей относительно всех нас, — заговорила мама. — И даже по поводу меня.
— Консультация с поверенными в Чичестере была полезной? — вежливо поинтересовалась я. — Они посоветовали, какие можно дать гарантии Экру?
— Да. Экр и оба наследника должны заключить между собой законный контракт, гарантирующий каждой стороне возмещение возможного ущерба. Имущественный фонд будет находиться в Экре, и если мы захотим продать поместье в течение первых пяти лет, то Экр получит за это компенсацию.
— И дядя Джон собирается спросить у… мистера Мэгсона его мнение об этом?
Я не смогла без запинки произнести фамилию Ральфа, она прозвучала странно для моего слуха.
— Конечно, — отозвалась мама. — Джон считает, что только мистер Мэгсон в состоянии убедить Экр начать честно работать. Все получится, если мы — ты, я, Ричард — будем работать вместе с Экром. Джон хочет, чтобы я взяла на себя ответственность за здоровье и образование детей в деревне, чтобы Ричард руководил постройкой Холла и вы с ним помогали мистеру Мэгсону в хозяйстве.
Я смотрела на нее широко раскрытыми глазами.
— Я знаю, о чем ты думаешь, — чуть улыбнулась мама. — О том, что я никогда не бывала в Экре. Да, это правда, я боялась его и не хотела, чтобы ты там бывала. Но теперь все должно измениться. Если наш эксперимент удастся, то вся жизнь пойдет по-другому. К тому же я не всегда боялась Экра, — честно продолжала она. — Был год, нет, даже два, когда я много занималась жизнью его жителей, и сейчас я могу предложить им не только симпатию и сочувствие. Я хочу вернуться к этим людям и сделать для них то, что должна была сделать раньше. И сделала бы, если б у нас были деньги.
Я смотрела на нее с уважением. С такой стороны я никогда не знала маму, всегда думая о ней как об испуганной слабой вдове из Дауэр-хауса, целиком зависящей от отца и щедрости своих братьев. Видимо, какие-то из этих мыслей отразились на моем лице, поскольку она тихо рассмеялась.
