Джоанна Линдсей - Нежный плут
Томас нахмурился.
– Время кому-то поговорить с ней. Клинтон?
– А что я, черт возьми, понимаю в таких вещах?
– Уоррен? – Но прежде, чем тот смог ответить, Томас хихикнул: – Нет, лучше не ты.
– Хорошо, поговорю я, – неохотно предложил Дрю.
– Когда все, что ты можешь, – это делать предположения и раскисать при первых признаках слез? – хмыкнул Уоррен.
Прежде чем они затеяли новый спор, Томас поднялся и направился к двери.
– Так как Бойд, вероятно, все еще спит, пропутавшись полночи, полагаю, что этим надо заняться мне.
– Счастливый путь, – крикнул вдогонку Дрю. – Или ты забыл, что она все еще зла на тебя.
Томас остановился и посмотрел на Дрю.
– А ты не интересовался, почему?
– Зачем. Она не хотела ехать в Англию, хотела, чтобы поехал ты.
– Вот именно, – ответил Томас. – Ее не волновало, увидит она Камерона или нет. Ей просто хотелось уладить это дело.
– О, черт, – проговорил Дрю, когда он ушел. – Разве это так важно?
Уоррен не мог не съязвить по поводу последнего замечания Дрю:
– Просто удивительно, что ты все еще не девственник, так мало ты знаешь о женщинах.
– Я? – чуть не задохнулся Дрю. – Хорошо, я, по крайней мере, оставляю их улыбающимися. Удивительно, что твои женщины не замерзают в твоей постели!
Они были слишком близко друг от друга для такого разговора. И Клинтон прокричал:
– Поберегите мебель!
ГЛАВА XXIX
– Томас! – воскликнула Джорджина, приподняв угол мокрой тряпочки, закрывающей ее глаза, и обнаружив, что к ее постели подходит Томас, а не служанка.
– С каких пор ты стал заходить ко мне не постучавшись?
– С тех, как стало сомнительным, примут меня или нет. Что у тебя с глазами?
Она положила тряпку на туалетный столик и спустила ноги с кровати.
– Ничего, – невнятно пробормотала она.
– Тогда почему ты все еще в постели? Ты знаешь, который сейчас час?
От этих слов Джорджина вспыхнула:
– Но я. уже встала. Разве я не одета? – спросила она, указывая на веселое желтое платье, в котором лежала на кровати.
– Итак, ты просто ленишься после своих бурных путешествий?
У нее дрогнул рот, а затем губы сжались в тонкую полоску от раздражения.
– Что ты хочешь?
– Узнать, когда ты снова будешь разговаривать со мной.
Говоря это, он улыбался, подсел к ней на кровать, чтобы заглянуть ей в глаза. Она не была одурачена. Он хотел чего-то другого. И всегда, когда Томас не сразу подходил к делу, оно почти неизбежно оказывалось либо деликатным, либо неприятным, а ей не хотелось сейчас сталкиваться ни с тем, ни с другим.
Что же касается возобновления отношений с ним, она решила его заверить, что считает его невиновным перед собой до того, как станет известным ее положение, так что он не должен чувствовать себя оскорбленным или ответственным за нее. Она могла удержать Джеймса Мэлори от секса с ней, если бы она этого хотела, но ей и в голову не приходило его удерживать. Ее совесть свидетельствовала об этом.
– Извини, Томас, если я заставила тебя поверить, что я на тебя сердита, это не так, ты знаешь.
– Но не у меня одного такое впечатление. Дрю уверяет меня…
– Дрю просто чрезмерно покровительствует, – настаивала она с раздражением в голосе. – Честно говоря, мне не хотелось бы, чтобы он лез в наши дела. Не представляю себе, с чего он…
– Не представляешь? – мягко прервал он. – Не похоже, чтобы ты вела себя импульсивно, но так было. Он реагировал на твои реакции. Так же и Уоррен в данном случае. Он намеренно провоцировал…
– Он всегда провоцирует.
Томас захихикал.
– Это точно, но обычно он делает это не так явно. Давай я поставлю вопрос по-другому. Сейчас он активно ищет скандала, и мне кажется, ему все равно, кто даст к этому повод.
– Но почему?
– Это один из способов избавиться от обуревающих его эмоций.
– Лучше бы он нашел другой выход, например, снова влюбился. Это дало бы его страстям иное направление, – с неприязнью проговорила она. – Тогда бы он, может быть, угомонился.
– Я не ослышался, Джорджи Андерсен?
От его осуждающего тона она вспыхнула, забыв на момент, что говорит с братом.
– Ты думаешь, я совсем ничего не знаю о жизни?
– Не больше, чем положено. По крайней мере об этой стороне жизни.
Простонав внутренне, она стойко продолжала:
– Ты, должно быть, шутишь. После всего, что я подслушала в этом доме. Наверное, мне не следовало этого делать, но тема была очень интригующей… – Она ухмыльнулась, увидев, как он откинул голову назад и закрыл глаза. – Я хорошо объяснила, Томас?
– Ты изменилась, Джорджи… Клинтон называет это «чувство босса», но я бы назвал…
– Самоуверенностью. И ты полагаешь, что я ее проявила в последнее время?
– Скорее упрямство.
– Да, и это есть, – ухмыльнулась она.
– И все более дерзка.
– Так мне говорят последнее время.
– Ну?
– Что ну?
– Какую же ответственность за эту новую сестру мне следует нести?
– Полагаю, как мне кажется, я могу сама принимать решения о своей жизни и сама нести за них ответственность.
– Такие, как бегство в Англию? – осторожно спросил Томас.
– В том числе.
– А есть и другие?
– Я никогда не выйду замуж, Томас, – сказала она очень мягко, так что он подумал, что речь идет о Малкоме.
– Понимаю… да нет, ничего я не понимаю. На самом деле я, словно Дрю, делаю глупые предположения. Кстати, он очень озабочен.
Она встала, чувствуя, что беседа принимает нежелательный для нее оборот.
– Томас…
– Он слышал, как ты плакала прошлой ночью.
– Томас, я не…
– Он настаивает, что твое сердце разбито. Так ли это, Джорджи?
Он говорил очень участливо; она почувствовала, что слезы снова подступают у нее к глазам, и быстро отвернулась, чтобы овладеть собой. Томас, конечно, терпеливо ждал.
Наконец она произнесла слабым голосом:
– Так уж я чувствую.
Ему бы следовало задать свой следующий вопрос несколько часов назад, но он сделал еще одно предположение:
– Это из-за Малкома?
Она обернулась в изумлении, так как надеялась, что ей не придется больше ничего говорить… Но Томас был очень восприимчив, не говоря о настойчивости.
Она удивлялась, зачем она вообще старалась ввести всех в заблуждение. Какое это теперь имеет значение? Потому что она не хотела говорить о Джеймсе. Разговор о нем заставит ее снова плакать, а она избегала этого.
Она вновь улеглась и вздохнула:
– Я действительно хотела бы ограничить разговор тем, что я чувствовала, когда обнаружила предательство Малкома. С этим было бы так легко справиться… и покончить. Я была просто взбешена.
