Жюльетта Бенцони - Мера любви
Сарай, принадлежащий Кэру, был небольшим и находился в тени деревьев недалеко от пруда. Катрин хорошо знала это место, она раньше гуляла здесь с Мишелем.
Ребенок обожал воду и целыми часами мог любоваться отражением облаков в тихой воде или играть на флейтах из тростника, которые ему делал Жосс, раскаявшийся бродяга. Гоберта тоже сюда изредка приходила, если у нее выпадала свободная минута или нужно было что-либо взять. Обычно она являлась со своей многочисленной детворой, и начинались нескончаемые игры. Маленький сеньор становился тогда красным и взлохмаченным. Глаза его сверкали как звезды. Гоберта показала Катрин, где она держала ключ, чтобы та могла укрыться в случае дождя. Подъехав к сараю, Катрин без труда обнаружила ключ на прежнем месте. Внутри было жарко как в печке. Но при этом приятно пахло сеном, занимающим большую часть сарая. Беранже зарылся в сене как ребенок, а Катрин и Готье сели рядом, привязав перед этим лошадей в тени деревьев и сняв с них сбрую.
– Солнце садится, – сказал конюх. – Нам надо двигаться дальше.
– Дальше? Почему это мы должны идти дальше? – резко возразила Катрин. – Здесь моя земля, мой дом. Здесь живут мои дети. Я не могу отсюда уйти…
С усталым вздохом Готье сбросил на землю вещевые мешки.
– Может быть, придется это сделать хотя бы для того, чтобы подготовить ваше возвращение. Вы же не можете оставаться здесь…
– Здесь – нет, но, может быть, у дверей Монсальви. Я буду кричать и требовать до тех пор, пока меня наконец услышат и откроют эти проклятые ворота.
– …Или убьют вас! Ваш супруг, как и большинство мужчин, не прав, от этого он лишь только еще больше злится на вас. Должен признаться, госпожа Катрин, я все больше и больше жалею, что выходил его у стен Шатовиллена. Лучше бы я оставил его подыхать!
– Нет! – вырвалось у Катрин. Она любила этого человека, несмотря ни на что. И добавила уже тише: – Нет, я бы этого не вынесла. Я бы тогда тоже умерла.
– Ничего подобного! Да, вы бы страдали, но вы бы выжили, помня о детях. В этот час вы были бы возле них, и, несмотря на траур, который вы, может быть, хранили бы до конца дней, душа ваша обрела бы покой и вы жили бы будущим вашего сына, не прекращая молиться за упокой души покойного супруга. Вы могли бы тогда наградить его достоинствами, которых у него никогда не было, – мертвые всегда превращаются в ангелов!
Она не ответила. Готье в гневе высказал правду, в которой она себе не решалась признаться.
– Не надо ни о чем жалеть, – прошептала она наконец. – Если я не останусь здесь, я не знаю, куда идти.
Беранже прервал свое молчание.
– К нам! – сказал он. – В Рокморель! Госпожа Катрин, моя мать и братья будут счастливы принять вас. Как вы сразу об этом не подумали!
Она улыбнулась ему. Правда, она об этом не подумала, но лишь час тому назад она узнала, что двери Монсальви для нее закрыты.
– Вы думаете? Дитя мое, вы сами видели, как все может измениться.
Он вскочил, кипя от возмущения, в его волосах торчали соломинки.
– Госпожа Катрин, только не надо сомневаться. Если вы согласны, мы завтра же вернемся домой.
– А Рокморель далеко? – спросил Готье.
– Четыре или пять лье. Это быстро. У нас есть что-нибудь поесть? Я голоден.
К счастью, Готье прихватил с собой кусок ветчины, ржаной хлеб и корзинку вишни для Катрин, которую они с наслаждением съели по дороге. Юноши с жаром набросились на ветчину и хлеб. Они сказали, что без нее не притронутся к пище, и Катрин пришлось взять свою часть.
– Есть надо всегда, особенно тогда, когда горько на душе, – сказал ей Готье. – Пустой желудок – пустая голова.
Потом они устроились на соломе отдохнуть. Незадолго до полуночи снаружи послышались осторожные шаги. Со скрипом отворилась дверь, и луч фонаря стал в темноте шарить по соломе.
– Госпожа Катрин, вы здесь?
Уже через минуту графиня де Монсальви и жена Ноэля Кэру, торговца полотном, обнимались словно сестры, рыдая, как две Магдалины.
– Наша бедная госпожа! – не переставая, повторяла Гоберта, прижимая к своей широкой груди хозяйку. – Наша бедная госпожа! Не горько ли видеть все это?
– Но что все это значит? – воскликнула Катрин, когда первая волна радости немного схлынула. – Что здесь произошло?
– Здесь? Ничего особенного. Что-то произошло скорее в голове мессира Арно. В деревне его больше не узнают. Он стал страшнее волка.
Издав вздох, способный разрушить деревянные стены, Гоберта упала на сено, разбудив при этом Беранже.
– Смотри-ка, паж! Он по-прежнему предан вам? Это уже неплохо.
Катрин нетерпеливым жестом остановила юношу, приготовившегося к пространной речи.
– Гоберта, расскажите мне все без утайки.
– Не бойтесь! Я ничего не забуду. Когда мессир Арно вернулся, его сначала узнали, вернее сказать, узнали с одной стороны, с другой стороны лица у него огромный шрам. Но с трудом узнали не только его лицо. Он не такой, госпожа Катрин, он совсем не такой! Мне кажется, я всегда буду видеть его таким, как в тот день: он проехал через ворота к площади, никого не замечая, спустился по главной улице. В эту ночь выпало много снега, и все выскочили на улицу расчищать его. И вдруг мы его увидели. Он был, как обычно, в черной одежде, с непокрытой головой, его длинный плащ лежал на крупе коня.
Все тогда побросали метлы и поспешили к нему навстречу, но он отстранил нас и произнес только: «Здравствуйте, здравствуйте». Ни одной улыбки, ни одного взгляда! Люди, окружавшие его, нас тотчас же оттолкнули.
Он был холоден и мрачен, и мы решили, что с вами случилось несчастье. Кто-то крикнул: «А госпожа Катрин? Где наша госпожа Катрин?» Тогда он остановился, выхватил свою шпагу и крикнул, простите меня, госпожа, я должна все сказать! Он крикнул: «Первому, кто осмелится при мне произнести имя этой шлюхи, я вспорю кишки!» И продолжил путь, уводя за собой незнакомцев. Тогда только мы увидели женщину…
У Катрин сердце замерло в груди.
– Женщину? Какую женщину?
– Сперва мы ее не разглядели. Она молча ехала на лошади, капюшон до подбородка скрывал ее лицо.
Потом всадники скрылись за воротами замка, которые захлопнулись за ними, словно ловушка. Через час наших мужчин вызвали в большой зал, как раньше, вы помните?
Они отправились туда, прихватив с собой нашего бальи Сатурнена Гарруста. Выйдя оттуда, они почти все плакали, кроме кузнеца Антуана Кудерка, который яростно вращал глазами и плевал на землю, будто бы он выпил яду. Мессир Арно дал им приказ перед бандой отвратительных распутников: тот, кто пропустит вас в Монсальви, будь это женщина или ребенок, будет немедленно повешен. Отныне каждый день после открытия ворот посылали мальчика сторожить дорогу, чтобы в случае вашего появления оповестить вашего супруга. Тогда ворота закроются, и вам будет оказан достойный прием вашим милым супругом. Тот, кто не прибежит предупредить…
