Осип Назарук - Роксолана
А когда возвращались после соборного богослужения и достигли Авретбазара, уже вечерело. На торжище, на том же месте, где когда-то продали Настусю черным евнухам из гарема, увидела она через окно кареты великое множество одетых по-нашему девчат и женщин. Нескрываемая радость светилась в их глазах и на лицах, и вот уже украинская песня захлестнула главный невольничий рынок Стамбула…
– Вот он, твой калым, Хуррем! – проговорил Сулейман. – Они отправляются на родину…
Настуся заплакала от радости.
А слаженный хор женщин выводил по-украински:
Рубай, сину, ясенину –
Буде добре клиння!
Бери, сину, сиротину –
Буде господиня!..
Молодая султанша плакала как дитя в закрытой карете султана Сулеймана и махала рукой из окна, прощаясь с украинскими полонянками.
А процессия женщин, озаренная светом смоляных факелов, не умолкала:
…А у нашім селі-селі сталась новина:
Молодая дівчинонька сина повила.
Не купала, не хрестила, в Дунай пустила…
Но вскоре песня затихла вдали, а ей на смену пришли турецкие песни – однообразные, как шорох песка в пустыне, пересыпаемого ветром.
А на улицах Стамбула под грохот орудий и самопалов, под блеск ракет и рев музыки неистовствовали ошалевшие от опиума кавалькады на обезумевших от опиума конях. И радостно бурлил весь Стамбул султанский.
А «живой калым» Настусин, с факелами, при возах с провизией и одеждой, с веселыми песнями, потянулся на север, к отчему краю.
6Но еще одну вещь, приготовленную Сулейманом в качестве калыма, он до сих пор не открыл Настусе. То было исполнение обещания насчет учителя Абдуллы.
Трое торговцев невольницами, которым некогда принадлежала Настуся, воротились в Кафу в великом страхе. Ибо никто во дворце не сумел растолковать старому Ибрагиму, зачем понадобился падишаху учитель Абдулла. Ибрагиму выдали на руки лишь письмо с приказанием властям Кафы без промедления доставить Абдуллу в Цареград. Другое такое же письмо было отправлено с гонцом.
Старый Ибрагим в присутствии всех купцов уведомил Абдуллу, что его вызывают ко двору – должно быть, в какой-то связи с Роксоланой. Купцы тут же принялись расспрашивать Абдуллу, не говорил ли он невольнице чего-то такого, за что султан мог бы наказать и его, и все купеческое сообщество. Абдулла отвечал: «Аллах мне свидетель, что я учил только тому, что говорит Коран. А белый цветок из Лехистана я всячески почитал, ибо видел в ней ум, покорность и усердие к наукам. Во всем прочем да исполнится воля Всевышнего!»
Не теряя присутствия духа, Абдулла в сопровождении стражи взошел на султанскую военную галеру и прибыл в Цареград накануне венчания своей ученицы. Его привели в сераль и уведомили султана, что Абдулла из Кафы доставлен. Султан же сказал, что новая султанша Хуррем должна увидеть его на следующий день после венчания своего, а перед тем с Абдуллой должен побеседовать муфтий Кемаль-паша.
Когда Абдуллу вели к первому заместителю султана по духовным вопросам, он впервые испугался – ему, ничтожному учителю из Кафы, предстояла встреча с великим ученым. Поэтому он всю дорогу молился, чтобы Аллах позволил ему снискать милость Кемаля-паши, постигшего все десять способов чтения Корана и все науки Ближнего и Дальнего Востока, начиная с науки о блистающих в небе звездах и заканчивая наукой о звездах, блистающих в темной глубине земли, то есть о самоцветных камнях и их использовании для лечения всевозможных болезней. Оттого-то и слава Кемаля-паши достигла самых дальних стран.
Аудиенция у главы мудрецов сложилась удачно для Абдуллы. Он долго говорил с ним о способах чтения Корана, разумеется, известных каждому учителю писания Пророка. Но о том, ради чего его доставили в Цареград, муфтий не смог ему ничего сказать, ибо и сам терялся в догадках.
На следующий день после брачной ночи Роксоланы, едва муэдзины закончили петь третий азан на башнях стройных минаретов, Абдуллу проводили в покои молодой султанши и велели ждать.
Абдулла сидел тихо. Когда же прислуга удалилась, стал ломать голову – зачем призвала его к себе возлюбленная жена падишаха.
Скромный учитель из захолустья великой империи и мысли не допускал, что его может ждать должность наставника – здесь, в величайшей столице мира, где сияют целые созвездия ученейших мужей! Снова и снова перебирал он в памяти, не сказал ли где неосторожного слова о султане и не обидел ли чем его новую супругу. И не мог припомнить ничего подобного.
Долго прождал Абдулла в покоях султанши Роксоланы. Диваны, занавеси и кушетки уже так намозолили ему глаза, что он видел их воочию, даже закрыв глаза. Наконец зашелестели женские шаги за шитой золотом занавеской. Она заколыхалась, раздвинулась, и в комнату вступила, вся в черном бархате, с единственным сверкающим бриллиантом на груди и в драгоценной диадеме на волосах, бывшая невольница, «найденыш с Черного шляха», супруга десятого султана Османов, великая хатун Хуррем. Лицо ее выглядело слегка утомленным, но сама она была полна веселья и радости, как весна. А при виде Абдуллы ее очи засияли ярче, чем благородный камень на ее груди.
Абдулла при виде великой госпожи так остолбенел, что ноги перестали повиноваться ему, и он не мог сдвинуться с места. Лишь минуту спустя склонился, все еще сидя, да так, что лбом прямо с дивана коснулся пола. А великая госпожа Роксолана Хуррем уселась напротив него так же тихо и скромно, как в те времена, когда еще была невольницей в Кафе. В точности так же…
И слезы брызнули из глаз почтенного учителя Корана, который не плакал уже три десятка лет. А когда он выходил из покоев султанши Эль Хуррем, они все еще стояли у него в глазах.
И со слезами обратился он к кизляр-аге, и сказал, что подобной султанши еще не имел род Османов, ибо она с такой же покорностью внимает словам Корана, как внимала будучи полонянкой-невольницей…
Вскоре разлетелись по султанскому сералю похвалы Абдуллы. И сердца улемов, хатибов и дервишей начали склоняться к бледной чужестранке, полонившей сердце султана.
Und mag dein Pfad
in Zweifelsnacnt verschwinden –
Das Kreuz am Wege
wirst du immer finden.
Urns Kreuz geht dein,
geht aller Menschen Wallen:
Am Kreuze müssen alle niederfallen.
Am Kreuze, ob sie noch so ferne irren,
Müss ihrer Wege Rätsel sich entwirren[114].
Глава XIII
Рождение первенца Роксоланы
Дитя – это будущее, опирающееся на прошлое
Уже в седьмой раз восходил молодой месяц над Стамбулом, когда молодая султанша Эль Хуррем слуг своих прочь отсылала, двери покоев на четыре засова запирала, окна, что в сад выходили, занавешивала, – а маленький материнский крестик серебряный с великою болью сердечной с шеи снимала, к деревянному кресту из первого своего «калыма» вязала, мягким золотистым шелком вместе их оборачивала, цветастой адамашкой обкладывала, в толстую серебряную парчу укладывала и среди самых дорогих своих памяток прятала…
