А. Айнгорн - Огненная лилия
— Я была замужем там, в «той» жизни. Нелепость, да. Это совсем не важно, совсем. Разве по вашим законам я не свободна? Что для вас союз, одобренный католической церковью? Пустой звук.
— Да, — тихо заметил Волк. — Так же, как для мира бледнолицых ничего не стоит союз, заключенный в индейском поселке.
Она нервно повела плечами, словно ей стало зябко.
— Да, именно так. Меня как французскую баронессу ни к чему не обязывают наши с тобой отношения. Я останусь госпожой де ла Монт. Но для Онор-Мари все это настоящее. А для Тигровой Лилии это гораздо больше значит, чем унылое стояние около алтаря.
В ней сейчас и правда жили три разные женщины, три чуждых друг другу души: холодная баронесса Дезина, вспыльчивая эгоистка Онор-Мари и искренне влюбленная Лилия. Первую Волк никогда не знал, вторую знал слишком хорошо, а о существовании третьей ему еще предстояло узнать. Но он чувствовал, что она уже рождена, и теперь ничто не остановит ее, и радость смешивалась в нем со страхом.
— Странно. В наших краях иногда попадаются белые люди в черных одеждах, проповедующие вашу веру. Я не помню всего. Они говорили много странного и непонятного. Но я точно помню, что они говорили, будто измена мужу, с которым тебя венчали — большая вина, за которую накажут в стране духов.
Онор рассердилась.
— Да ты прямо проповедник, Волк. Может, тебе лучше постричься в монахи? Иезуиты примут тебя с радостью.
— Что мне сделать, чтобы ты поняла? Я хочу, чтобы ты была счастлива.
Ты не хочешь подумать о себе. Кто еще тебе скажет: открой глаза и взгляни правде в лицо!
Ее рот сжался в узкую полоску, а зрачки по-кошачьи сузились в точку.
Что такое эта «правда», о которой он толкует? Правда — это то, что у них одна жизнь, и ничто не помешает ей сделать свой выбор и прожить ее так, чтобы на старости лет не кусать от досады локти, сожалея о несделанном и несбывшемся.
— Я не понимаю тебя. О чем мы говорим? Ты либо хочешь взять меня в жены, либо нет. Если нет, скажи. Я как-нибудь справлюсь.
Она сказала так, хотя была совершенно уверена, что он хочет, но его сдерживают гордость и великодушие.
— Разве дело во мне, Лилия? Ты знаешь, если я бы мог, если все зависело бы только от меня, я никогда б не отпустил тебя.
— Так не отпускай. Зачем ты ищешь проблемы? Я никогда не была праведницей. Если тебя беспокоит моя душа, я буду время от времени ходить на исповедь. И потом, Бог бледнолицых — вовсе не злобный старик. Неужели он не сумеет понять, в чем дело. Ведь из всякого закона может быть исключение. И ему сверху должно быть хорошо видно, что я была вынуждена сказать священнику «да». А вынужденное «да» не связывает меня никакими путами.
Волк невольно усмехнулся.
— Не представляю, как можно вынудить тебя. Заставить Тигровую Лилию?
Легче приручить змею.
Она отрицательно покачала головой.
— Ты не прав. Боже, Волк, ты совсем ничего не понял! Взять хоть Паука.
Я сопротивлялась, как могла, но если бы ты не вступился за меня, я бы покорилась. Да, я не хотела к нему, но сильнее, гораздо сильнее я хотела жить. Не осталось бы выбора — жила бы я сейчас в вигваме Паука. Но на моей дороге попался человек втрое более мерзкий и коварный.
— Где он?
— В форте. Надеюсь, ему не разыскать меня здесь.
Волк испытывал большие сомнения по этому поводу, но держал их при себе. Он привлек ее ближе к себе.
— И тебя не пугает, Лилия, что ты и я разной веры, разного цвета, разных нравов?
— Нет. Я сумею понять тебя. А ты попробуй принять меня такой, какая я есть.
— Боюсь, с тобой иначе нельзя. Тебя все равно не изменить. Но подумай, у тебя будут дети. Что будет с ними?
— Не вижу проблем, — раздраженно сказала Онор.
— Лилия, они будут расти в лесу и спать на голой земле. Но настанет день, они вырастут и узнают, что их мать не простая индианка, а женщина, обладающая сокровищами и властью в ином мире, которого им не дано будет узнать. Не захотят ли они получить то, что должны иметь по праву рождения?
Не будут ли страдать, не принадлежа всей душой и всем телом к одному народу? Не будут ли они разрываться между миром бледнолицых и миром гуронов?
— Волк, люди меняются. Я изменилась. Ты изменился. Не отрицай, может, ты не замечаешь за собой, но я-то вижу. Ты не тот Красный Волк, который когда-то бросился на меня с ножом, чтобы перерезать мне глотку. Ты стал мудрее, терпимее, если хочешь, цивилизованнее. Ничего не поделаешь, мир не стоит на месте. Пока еще наши дети начнут искать свой путь на этой земле.
К тому времени все, возможно, будет по-другому. Кончится эта нелепая вражда. Что-то полезное возьмут от бледнолицых индейцы, чему-то научат их взамен. Такой резкой границы уже не будет. Ты сомневаешься? Может быть, двадцати лет и правда мало для таких перемен. Так воспитай сам своих детей, научи их любить свой лес, научи ценить свободу. Ты сделаешь из них воинов. Неужели ты бы променял свой вигвам и томагавк на жилище белых и хотел бы стать таким, как они? Ты родился индейцем, тебя приучили жить по вашим законам, и ты им подчиняешься. Почему же твои дети вдруг захотят покинуть лес?
— А ты? Никогда не пожалеешь, что они могли бы стать богатыми, знатными вождями среди белых людей…
— Волк, прекрати! Если у меня будут дети, они будут полукровками и точка! Иначе у меня их не будет вовсе. Так что, у них нет ни малейшего шанса вырасти беспомощными, ленивыми денежными мешками.
— Лилия умна! У нее готов ответ на все, — сказал Волк надменно, но не сердито. — Но, подумай, Тигровая Лилия, сегодня разлука разогрела твое сердце. Ты снова вырвалась на свободу, и ты счастлива. Ты готова разделить со мной все, и горе, и радость. Я верю, ты честна, твой язык никогда не лжет, когда ты вот так глядишь. Но так будет не всегда. Сколько еще будет любить дочь бледнолицых краснокожего воина? Год, два? Посмотри вперед. Что ты будешь делать, когда твое пылкое сердце остынет, и тебя потянет домой, в город? Когда ты будешь связана детьми, которых не сможешь бросить так просто, как бросила бы меня. Когда-то гуроны увели в плен двух бледнолицых ингизов. Их всегда тянуло назад, их глаза всегда были обращены на восток. Они не подозревали, что любят свою землю так же сильно, как мы, гуроны, любим свои леса. В плену они поняли, что не могут жить без нее. Ты совсем юная, Лилия, ты станешь старше, и земля твоих предков позовет тебя.
Онор внимательно вслушивалась в его слова.
— Да ты же смертельно боишься, что я послушаюсь тебя!
Она готова была поклясться, что на смуглых щеках индейца проступил румянец.
— Послушай, любая женщина, хоть индианка, хоть белая, рискует так же.
Ты мог бы взять в жены краснокожую девушку, а она бы разлюбила тебя. И это было бы грустно, но случается сплошь и рядом. Я могла бы выйти замуж по любви, а потом муж увлекся бы другой. Это жизнь. Почему я должна думать об этом сейчас? Мы можем быть счастливы, Волк, сегодня, и завтра, и через месяц. Будут проблемы, мы будем их решать. Потом. А сейчас, давай жить сегодняшним днем. Хочешь, я останусь с испытательным сроком? Если через три месяца я взвою, ты отпустишь меня домой…Но я думаю, что тебе нелегко будет избавиться от меня!
