Барбара Картленд - Заветное желание
Сегодня Виолетта испробовала новый стиль прически. Она завила волосы Корнелии и, вместо привычной короны, собрала их в пучок, который удерживался бриллиантовой заколкой, сверкавшей в темных кудрях словно звезда.
Это было единственным украшением Корнелии в этот вечер, согласно ее собственному решению. Она припомнила, что в один из вечеров наедине герцог шепнул ей, что ее ушки похожи на маленькие розовые ракушки, и грешно обременять их серьгами, пусть и драгоценными.
Платье, сшитое по заказу Рене и предназначавшееся изначально для нее, было смело декольтированно, но невинность всего облика Корнелии придавала этому обстоятельству такой налет очарования, что когда девушка с сияющими глазами и улыбкой на губах вошла в салон, то герцог с восхищением подумал, что перед ним живое воплощение Афродиты – грациозной и непосредственной, до конца еще не осознающей всю силу своей красоты.
Великий князь был высок, и казался весьма необыкновенным – с сединой на висках, тонкими аристократическими чертами и длинными пальцами артиста.
При всей своей утонченности он отнюдь не выглядел изнеженным, а его улыбка и взгляд выдавали твердый и решительный характер.
Резиденция Великого князя, располагавшаяся в Булонском лесу, была достаточно велика. Когда гости вошли в просторный мраморный холл, украшенный гобеленами, князь спустился навстречу им в сопровождении двух громадных борзых, словно сойдя с иллюстрации к какой-нибудь русской сказке.
Он провел гостей через дом на балкон. У Рене и Корнелии вырвались возгласы восхищения – перед ними вместо сада расстилалось большое озеро. Их окружала вода, словно они из Франции переместились в Венецию. И куда бы они ни бросили взгляд, кругом были цветы – гирлянды увивали борта гондолы, шляпы гондольеров, на серебристой глади озера покачивались белые и розовые водяные лилии. Из самой большой гондолы, где разместился оркестр, лилась изумительная музыка, под которую проникновенно, хорошо поставленными голосами пели гондольеры.
Картина была такая восхитительная и неожиданная, что Корнелия могла только изумленно взирать на происходящее с широко, по-детски открытыми глазами.
– Если это похоже на Венецию, как бы мне хотелось там побывать, – мечтательно произнесла Корнелия, когда гондола с ней и герцогом заскользила по глади озера.
– Когда-нибудь я возьму тебя туда, – ответил ей герцог.
Она недоверчиво покачала головой, но герцог повторил с
убежденностью, которой нельзя было не поверить.
– Я отвезу тебя туда в мае – это самое подходящее время для влюбленных. Днем жарко, а ночью так холодно, что нужны любовные ласки, чтобы согреться. Там я научу тебя любви, мое сердечко.
Корнелия попыталась изобразить негодование, но сегодня она не могла сердиться на герцога.
Обед был сервирован на четверых на столе с золотистой скатертью и освещенном свечами, вставленными в великолепные золотые канделябры. Когда спустились сумерки, повсюду зажглись огни – фонарики горели на гондолах, плавающих вокруг беседки, на ветвях деревьев, окружавших пруд, даже на воде, среди кувшинок.
Во время обеда царило веселье. Они смеялись и болтали, Великий князь так остроумно шутил, как, по мнению Корнелии, может шутить блестяще и разносторонне образованный мужчина и джентльмен.
Корнелия любовалась Рене, которая предстала перед ней с неожиданной стороны – как тонкий собеседник, чье остроумие не уступало остроумию Великого князя. И в то же время каждое ее слово, каждое движение волновали, соблазняли, очаровывали. По сравнению с ней, так мастерски владеющей искусством быть привлекательной, Корнелия чувствовала себя очень юной и неопытной. Она боялась взглянуть на герцога и обнаружить, что он охладел к ней, плененный этой новой необыкновенной восхитительной Рене. Но у нее не было причин для волнения – внимание герцога было полностью приковано к одной Дезире, и когда она все-таки решилась взглянуть на него, то выражение его лица заставило девушку вздрогнуть и залиться румянцем.
Герцог встал, отодвинул в сторону стул, поднял на ноги Корнелию и повел ее от стола к озеру. Сюда не проникал слабый свет свечей, и в темноте Корнелия Могла различить лишь свет очертания лица герцога. Но она чувствовала, что он смотрит на ее губы.
Корнелия чувствовала, что не в силах сдержать биение своего сердца, которое подчинялось необузданному ритму цыганской мелодии, что не в ее власти далее сопротивляться герцогу.
Она любила этого человека, с каждым своим вздохом она любила его все больше, и когда он, прижав ее к себе, повел куда-то, она не задавалась никакими вопросами, лишь бы он был рядом с нею.
Герцог отдернул шелковые портьеры, и они вошли с террасы в комнату.
Это был изысканнейший и прелестнейший будуар, напоенный ароматами цветов. Корнелия заметила экзотический интимный запах тубероз и опьяняющий сладостью запах лилий, но тут же забыла обо всем на свете, потому что руки герцога обвились вокруг нее и его губы прильнули к ее.
Цыганская музыка достигла крещендо. Это сломило последние попытки Корнелии остаться холодной и неприступной. Она сдалась ему, она ощутила себя во власти его рук, почувствовала его губы, скользящие по ее глазам, шее, обнаженным плечам, услышала его хрипловатый голос, исполненный страсти:
– Боже, как я люблю тебя, моя дорогая, моя королева.
Он смотрел на нее сверху. Ее головка лежала на его плече, ее глаза были полуприкрыты в экстазе, грудь трепетала под тонким шелком.
– В моих мечтах ты представлялась мне именно такой, – сказал герцог.
Корнелия почувствовала, как пальцы герцога ласкают ее волосы. Он осторожно вытащил бриллиантовые шпильки из ее прически.
– Нет, нет… – прошептала она.
Но было уже поздно. Волосы каскадом упали ей на плечи, утопив лицо герцога в шелковистых волнах. Он покрывал их бешеными поцелуями, искал ее губы в путанице волос.
– Ты должна понять, что я люблю тебя всей душой, – мягко сказал герцог. – И не только потому, что я хочу тебя как женщину – да, я хочу тебя и не могу рассчитывать на самоконтроль, когда ты сводишь меня с ума своей красотой, своими бесподобными волосами. Это невыразимый экстаз, безумие – ощущать твои губы, знать, что ты в моих объятиях. Но я люблю тебя намного больше, чем все это, Дезире.
Я люблю твой ум, те милые глупости, что ты говоришь, твою манеру смотреть на меня из-под ресниц, манеру смеяться, манеру двигаться. Твоя фигура способна соблазнить любого мужчину, если только он не сделан из камня. Я люблю до безумия твою привычку стискивать пальцы, как ребенок, заучивающий свой урок, твою привычку поджимать подбородок, когда ты сердишься, маленькую жилку, что бьется на твоем белом горле, когда ты взволнована. Ты сейчас взволнована, моя дорогая. Это оттого, что я целовал тебя?
