Жюльетта Бенцони - Три господина ночи
Вскоре после этого, когда Калиостро шел пешком по улице Нев-Сен-Жилль, неподалеку от своего дома, он заметил, что движение на этой узкой и тесной улице перекрыто роскошной дорожной каретой, занявшей всю мостовую. Крыша и отделение для багажа кареты были завалены коробками, картонками и многочисленными узлами. Карета стояла как раз напротив дома графини де Ла Мотт, откуда продолжали беспрерывно выходить слуги, нагруженные все новыми свертками и сундуками, которые они складывали в прицепленный к карете сзади фургон. Из дома выносили все, даже мебель.
Чародей, в глазах которого на мгновение вспыхнул огонек недоброго веселья, остановился и, смешавшись с толпой зевак, принялся наблюдать. Через некоторое время из дома вышли муж и жена Ла Мотт, и, едва увидев эту чету, он бросился к ним. Оба были одеты по-дорожному.
— Значит, вы уезжаете? — спросил он, сняв шляпу и раскланиваясь с Жанной и ее мужем.
Они в ответ улыбнулись похожей улыбкой, за которой явственно читалось неудовольствие, вызванное этой встречей.
— Да, — сказала Жанна, отводя глаза, чтобы избежать опасного взгляда бывшего своего любовника. — Господи, в этих тесных улицах можно задохнуться. В начале августа здесь совершенно тропическая жара. Мы едем подышать чистым воздухом в наш дом в Бар-сюр-Об.
— Так вы едете всего-навсего в Бар? С таким количеством вещей? Я уж подумал было, что вы по крайней мере собираетесь пересечь границу, и забеспокоился. Собственно говоря, дорога на Брюссель может идти и через Бар…
Жанна закусила губы. Муж решил, что пора прийти ей на помощь.
— Графиня в последнее время чувствует себя усталой, — сообщил он обычным глупым смешком. — Она нуждается в отдыхе.
— Разумеется. И потом, там такие прелестные места. В это время там будет намного лучше, чем в Париже… особенно в праздник, 15 августа.
При упоминании даты, которую чародей назвал ей как роковое число, графиня побледнела, но, справившись со своим волнением, гордо вздернула подбородок и собралась сесть в карету. Калиостро галантно предложил ей руку.
— У вас изумительная карета. Как я вижу, удача наконец-то вам улыбнулась. Наверное, здесь не обошлось без королевы?
Ядовитый взгляд, который Жанна на него бросила, вызвал у него лишь улыбку. Склонившись, он легонько поцеловал кончики пальцев, все еще лежавших в его руке.
— Счастливого пути, дорогая моя. Мне, конечно, очень хотелось бы поскорее увидеться с вами снова, но, судя по тому, как вы выглядите, вам действительно не помешает поехать на воды. Я посоветовал бы вам Спа или Баден, французские воды вам противопоказаны.
— Я так не думаю. Во всяком случае, я собираюсь некоторое время пробыть на моих землях.
— Человек предполагает, а бог располагает. Лично я думаю, что Париж вскоре увидит вас снова… Если только, конечно, вы не уедете лечиться за границу!
— Об этом и речи быть не может! И я в этом совершенно не нуждаюсь. Меня вполне устраивает Бар-сюр-Об…
Калиостро, ничего не ответив, молча поклонился и отступил, чтобы не мешать отъехать поглотившей Жанну карете. И когда тяжелое, неповоротливое сооружение с оглушительным грохотом стронулось с места, он, пожав плечами, презрительно пробормотал:
— Давай, беги, спасайся, если тебе так хочется! Гроза не замедлит разразиться, и, что бы ты ни предпринимала, она тебя настигнет. Пурпурный подрясник кардинала сшит из непрочного шелка, тебе под ним не укрыться.
Медленным шагом возвращаясь домой, он говорил себе, что Жанна, несомненно, далеко не так красива, как Лоренца, особенно теперь, когда она так смертельно испугана! Что до него самого, то он знал, что его миссия выполнена, что зерна гнева и мятежа посеяны на хорошем поле. Может быть, его и самого потреплет буря, которую он так заботливо готовил, но, что бы с ним ни случилось, он сознавал, что сделал свое дело. Теперь ему надо было попытаться сохранить то, что осталось от его любви.
Гроза разразилась в день, предсказанный Калиостро. 15 августа 1785 года разыгралась драма, которая вошла в историю под именем «Дело об ожерелье королевы». Честь Марии — Антуанетты, хотя она и была совершенно невиновна, несколько пострадала, а трон пошатнулся. Факты общеизвестны: графиня де Ла Мотт, прикинувшись лучшей подругой королевы, уговорила кардинала де Рогана, своего любовника, купить для королевы, без ведома короля, некогда предназначавшееся Дю Барри сказочное бриллиантовое ожерелье, от покупки которого сама Мария — Антуанетта отказалась, придя в ужас от его цены в 1 600 000 ливров. Королева, как передала кардиналу графиня Ла Мотт, обязуется выплачивать стоимость ожерелья в рассрочку, каждые полгода. Кардинал должен предоставить для этой сделки только свое имя, стать официальным покупателем.
Уговорить Луи де Рогана, впрочем, оказалось довольно легко, он уже давно был страстно влюблен в королеву, и влюблен почти безнадежно, несмотря на все свое обаяние: мало сказать, что королева была к нему равнодушна, она обходилась с ним довольно сурово. А потому он сгорал от желания вернуть себе ее расположение, и «подруга королевы», предложившая ему помощь, вскоре стала для него самым близким и бесценным другом. Он готов был слепо верить ей. Ведь Жанна, ко всему прочему, и сама была так очаровательна!
Поддельные письма Марии-Антуанетты, написанные официальным любовником госпожи де Ла Мотт, превратили кардинала в послушного раба Жанны. И это еще не все: как-то ночью она устроила ему в парке Версаля свидание с женщиной, которую несчастный принял за королеву. На самом деле это была всего лишь одетая в одно из ее платьев проститутка из Пале-Рояля по имени Николь д'Олива. После этого кардинал соглашался на все не глядя. Он купил ожерелье (в кредит, поскольку королева должна была каждые шесть месяцев выплачивать ему часть долга) и вручил его Жанне. Та, на глазах у обманутой ею жертвы, передала драгоценное украшение человеку, якобы служившему посланцем королевы. На самом же деле она оставила ожерелье у себя, разделила его и стала по частям продавать драгоценности в Лондоне через своего мужа.
Она думала, что кардинал, обнаружив, что его провели, поспешит заплатить 1 600 000 ливров, лишь бы не разыгрался грандиозный скандал и ему не пришлось бы признаваться в своем невероятном легковерии. Но она не приняла в расчет ювелиров, а те, видя, что первая сумма не поступила, а королева еще ни разу не надевала ожерелья, вместо того чтобы пойти к кардиналу, отправились прямиком в Версаль. Они добились аудиенции у королевы, которая, разумеется, ни о чем не подозревала и не сразу поняла, что произошло, а потом, еще даже не до конца это осознав, страшно разгневалась. Ее ярость подогревалась еще и ненавистью, впрочем совершенно необъяснимой, которую она испытывала к принцу-кардиналу.
