Элизабет Вернер - Сбежавший жених
Глаза Цецилии боязливо искали взгляда брата, по его лицу она видела, что он не разделяет уверенности Дернбурга; в его голосе тоже слышалось некоторое колебание, когда он ответил:
– Конечно, за Оденсбергом остаются решающие голоса и надо надеяться, они будут в нашу пользу, тем не менее мы должны быть готовы ко всему.
– Но не к тому же, что мои рабочие изменят мне? – перебил Дернбург. – Ничего подобного я не могу ожидать от них, никогда! Запаситесь терпением, Оскар! Выборы будут скоро окончены.
Он встал, но его нервная ходьба взад и вперед по комнате и беспрестанное поглядывание на часы показывали, что он далеко не так хладнокровен, как казался внешне. Вдруг его взгляд упал на Майю, вошедшую в комнату почти роб-ко и тотчас подсевшую к Цецилии, он остановился.
– Моя бедная малютка совсем запугана, – сказал он с состраданием. – Ах, эта ужасная политика! Мужчины так ею увлечены, что ни о чем ином и думать не могут. Подойди ко мне, Майя!
Девушка прижалась к отцу.
– Ах, папа, я так мало разбираюсь во всем, что касается политики! Иной раз мне бывает очень стыдно за свое невежество.
– Тебе и незачем ломать над этим головку, дитя мое. Ты можешь смело предоставить политику Оскару и мне.
– Но я, конечно, еще научусь этому, – сказала Майя с тяжелым вздохом. – Ведь научилась же Цецилия… О, папа, я ревную к Цили! Она одна владеет теперь твоим сердцем, ты все обсуждаешь с ней, а меня постоянно устраняешь, как маленькую, глупую девочку.
– Это ужасно с моей стороны! – шутливо ответил Дернбург, ласково глядя на невестку.
– Право, я не понимаю, чего ради вы все так беспокоитесь, – продолжала девушка, надув губки. – Ведь папа будет выбран, как всегда?
– Да, я думаю, – с уверенностью сказал Дернбург.
– Ну, так, значит, все в порядке, и нам не о чем грустить! Правда, злой Эгберт наделал столько хлопот папе, и все только и говорят о нем…
– Не вспоминай о нем, Майя! – сурово и мрачно перебил ее Дернбург. – Имя инженера Рунека каждый день мозолит мне глаза на выборах, но в своей семье я не желаю его слышать, с ним мы порвали раз и навсегда.
Девушка замолчала, и наступила довольно длительная пауза, Время шло, а ожидаемых известий все еще не было. Наконец явился лакей и тихо сказал барону несколько слов, Оскар быстро поднялся и вышел. В слабо освещенной приемной он нашел директора и Виннинга, ожидавших его.
– Вы хотите говорить со мной, господа? – поспешно спросил Вильденроде. – Какие известия?
– К сожалению, неприятные, – нерешительно начал директор, – очень неприятные! Господину Дернбургу следует приготовиться к горькому разочарованию. Рунек победил, три четверти оденсбергских голосов отданы за него.
Барон побледнел, и его рука судорожно сжалась.
– Не может быть! Это невероятно! – произнес он прерывающимся голосом. – А деревенские округа, наши рудники? Есть уже известия оттуда?
– Нет, но они не могут изменить результат. Рунек победил в городе и в Оденсберге, этого достаточно, чтобы за ним было первенство. Вот цифры.
Вильденроде молча взял бумагу из рук директора и прочел заметки, они подтверждали сказанное; партия Дернбурга проиграла.
– Мы не можем сообщить это патрону, – заметил Виннинг, – он совершенно не подготовлен.
– Я сообщу ему, – сказал барон, кладя бумагу в карман. – Еще одно, господа! Весьма возможно, что когда исход выборов станет известен, то будут сделаны попытки к манифестациям, в данном случае они будут прямым оскорблением для патрона. Этот опьяненный победой сброд способен на все, надо иметь это в виду. Всякая попытка к такого рода действиям должна быть беспощадно подавлена, каковы бы ни были ее последствия. За это отвечаете вы, господин директор. Нам нечего больше церемониться, и мы дадим это почувствовать.
Он коротко поклонился и вышел. Директор и Виннинг переглянулись, наконец первый тихо заговорил:
– Кто, собственно, наш хозяин – господин Дернбург или барон Вильденроде?
– По-видимому, барон, – раздраженно ответил Виннинг. – Он раздает приказания по всей форме, да к тому же такие, которые могут иметь непредсказуемые последствия. Манифестации будут непременно, уж об этом позаботятся Фальнер и компания.
Вильденроде взял на себя очень неприятную обязанность. Когда он вернулся в кабинет, Дернбург встретил его нетерпеливым вопросом:
– Что там такое? Зачем нас отвлекают посторонними делами? Не понимаю, что значит это упорное молчание! Известия могли бы уже быть здесь.
– Они получены, как я только что узнал, – ответил Вильденроде.
– Да? Почему же о них до сих пор не доложили?
– Директор и Виннинг не захотели сделать это лично, они обратились ко мне…
Дернбург задумался, впервые у него мелькнула мысль о возможности неудачи.
– К вам? Почему же не ко мне?
– Они предоставили мне право сообщить вам результат, – сказал барон, еле сдерживая волнение. – Они не посмели явиться к вам…
Дернбург изменился в лице, но высоко поднял голову.
– Разве уже дошло до того, что со мной считают возможным ломать комедию? Говорите, в чем дело!
– Рунек одержал победу в городе… – нерешительно начал Вильденроде, – и… в Оденсберге.
– В Оденсберге? – повторил Дернбург, глядя на барона так, будто не понимал его слов. – Мои рабочие…
– Были большей частью за вашего противника. Рунек избран.
В комнате послышался сдавленный крик, он вырвался из уст Цецилии. Майя испуганно смотрела на отца, инстинктивно чувствуя, каким страшным ударом было для него это известие. Дернбург как будто окаменел, наступило тягостное молчание. Наконец он протянул руку за бумагой, которую Вильденроде вынул из кармана.
– У вас список?
– Да, вот он.
Дернбург с кажущимся спокойствием подошел к столу, чтобы прочесть бумагу, но был смертельно бледен.
– Совершенно справедливо, – холодно произнес он. – Три четверти голосов за Рунека, меня прокатили.
– Это настоящая измена, перебежничество! – заговорил Вильденроде. – Правда, их несколько месяцев подстрекали и сбивали с толку. Вот к чему привело ваше великодушие, ваше слепое доверие! Вы знали взгляды и связи этого человека и тем не менее позволили ему пустить корни в Оденсберге! Он умно воспользовался обстоятельствами и заручился поддержкой единомышленников, теперь стоило ему подать знак, и они целыми толпами ринулись за ним. Он был у вас на правах сына, сегодня он отплатил вам за это!
– Оскар, бога ради, замолчи! – тихо просила Цецилия, чувствовавшая, что каждое из этих слов было каплей яда, отравлявшего душу человека, сердце и гордость которого были смертельно ранены.
Но барон, ненавидя противника, не счел нужным деликатничать и продолжал с возрастающей горячностью:
