Тоска Ли - Царица Савская
— Чепуха. Разве, когда мы въезжали в город, ты не видел храмов и высоких площадок на восточном холме? Это храмы богов его жен. Потому и нам не откажут в наших обрядах. Но пока что ни на миг не теряйте бдительности. Царь умен. Но если мы будем мудры и осторожны, мы получим от него все, что нужно.
Я начала отворачиваться, но добавила:
— И проследите, чтобы Волки Пустыни носили туники.
Они отправились в лагерь с моими приказами, а меня затопила волна тревоги. Я снова думала о предстоящих пяти днях, что будут полны не отдыха, а вопросов, которые я задам себе тысячу раз, сходя с ума в моем почти что добровольном заточении.
Однако все вышло иначе.
На следующий день после полудня я купалась во внутренней комнате моих покоев, сидя на стульчике в неглубокой бронзовой ванне.
К террасе взлетала музыка, смешиваясь с вездесущим запахом горелого мяса.
— Говорят, что это день отдохновения, но их жрецы трудятся не покладая рук, — сказала я Шаре, которая поливала водой мою спину и плечи.
Я задумалась о том, где сейчас Тамрин и как идут дела в моем лагере.
И о том, чем же занят царь в этот день размышлений.
Я слишком хорошо знала, что правитель не может позволить себе роскоши в виде отдыха.
Одна из моих девушек проскользнула в комнату. Я собралась было похвалить ее лимонное платье, но тут увидела, что она держит в руке.
— Моя царица, — сказала она, — один из людей царя велел передать тебе это.
— Который? — Я жестом велела ей подойти.
— Я не знаю, но он был очень красиво одет.
Я вытерла руки, взяла маленький свиток и перевернула его. Царская печать.
Я тут же сломала ее и пробежала глазами короткое послание.
Знаешь ли ты, что такое сладость? Знать, что ты у меня во дворце.
Знаешь ли ты, что такое пытка? То, что я не могу тобой любоваться.
Если месяцы прошлого года были лишь днями, то эти дни для меня тянутся, словно годы.
Как красивы твои руки! Как прекрасны твои ступни! Стан твой подобен стану газели. Твои щеки так прекрасны в обрамлении вуали, твою шею прославляет ожерелье. Глаза твои — глаза аспида, что завораживают жертву перед броском. Отравишь ли ты меня, госпожа Загадка?
Брови твои — голубки. Улетят ли они от меня?
Чуть дальше по коридору, ведущему из твоей комнаты, есть малый проход. Он всегда охраняется. В нем лестница, ведущая в мой личный сад, открытый только мне, но с этого часа открытый и для тебя. Но только для тебя.
Я подняла взгляд и уставилась в пустоту.
— Билкис? — Шара очень внимательно на меня смотрела. Она не умела читать. И все равно я спрятала от нее свиток.
Итак, он собирался меня соблазнить. Решил призвать меня как обычную женщину или намерен уговорить меня на свадьбу? Весь день я предвкушала молчаливую битву разумов и умений, которой не дождалась вчера, в день моего прибытия. Но только не этого. Это было оскорблением. Царь решил, что может принять меня, спать со мной, обменяться незначительными дарами и ничем при этом не поступиться?
— Это пустяки, — сказала я Шаре совершенно искренне. Поднялась из ванны, подошла к курильнице и, взяв пергамент за самый краешек, зажгла его от углей. Остатки я бросила в пепел и вернулась на свое сиденье.
— Пошлите за водой, — сказала я. — Я снова хочу помыться.
Несколько часов спустя прибыл первый подарок: крошечные пирожные из плодов рожкового дерева. Чуть позже слуга принес козье молоко и странные оладьи, которые слуга назвал «ашишот».
— Какие-то бобы или чечевица… мед… — сказала Шара, пробуя маленький кусочек.
— Корица, — добавила одна из девушек.
— И масло, — заключила Шара, целиком отправляя в рот оставшуюся половину.
Когда в дверь в очередной раз постучали и моя прислужница отправилась открывать, Шара спросила:
— Что же теперь?
Но девушка вернулась с пустыми руками.
— Моя царица, снаружи стоит служанка. Египетская девочка.
Я села и завернулась в льняную простыню, сказав:
— Приведи ее сюда.
Она вернулась с крошечной нимфой, которой, насколько я могла судить, было не больше тринадцати лет. Лен, в который ее одели, был лучше всего, что я видела на служанках в других дворцовых покоях. Широкий фаянсовый ошейник на ее шее спускался до самых плеч, глаза были подведены сурьмой. Заметив, что на мне нет ничего, кроме льняного покрывала, она улыбнулась и сняла с головы шаль, открывая взглядам простой черный парик.
Низко поклонившись, девочка сказала на ломаном арамейском:
— Моя госпожа царица послала меня к тебе.
Я жестом пригласила ее поближе, а одна из моих девушек предложила ей ашишот. Девочка стащила один с подноса и со смущенной улыбкой откусила от него половину.
— Царица сказала… — она поймала крошки угощения и пальцем засунула в рот, таким умилительным жестом, что я с трудом подавила смех. — Добро пожаловать во имя Израиля и Египта. Она еще сказала, что на закате начнется шаббат. «Но эти обычаи — не наши обычаи, как знаешь ты и я…» — Девочка запнулась и добавила: — То есть это она про себя сказала, что «я».
Я кивнула, сохраняя серьезное лицо.
— И она приглашает тебя пообедать с ней простой трапезой, но и простая трапеза становится приятной в необычайной компании. А потому она надеется, что ты придешь в ее временный дворец — ее настоящий еще строится, — ты, и твои слуги, и нубиец, который, как она слышала, тебя сопровождает.
Я села прямо и смотрела, как девочка поглядывает на лакомство в руке, а затем исподтишка откусывает еще кусочек. Мне вспомнилось послание от царя, которое теперь лишь злило меня еще сильнее.
— Сочту за честь посетить ее, — сказала я.
Два часа спустя дочь фараона — мне сложно было считать ее настоящей царицей — прислала за мной носилки. Я вышла в сопровождении девушек и Яфуша, окруженная четырьмя моими охранниками, и села в паланкин, не потрудившись даже закрыть полог.
Это, конечно, было просто смешно — носилки, чтобы перенести меня через внутренний дворик в другой конец дворца и по изящной колоннаде, которая оканчивалась большой двойной дверью. После того как я проделала весь путь с другого конца мира, предполагалось, что я не могу дойти до других покоев.
Ах, египтяне…
Стоявший у двери темнокожий страж в тонкой льняной тунике поклонился мне до земли, как только паланкин опустили на резной каменный пьедестал, явно предназначенный именно для этого.
Со стороны храма раздался сигнал горна — знаменующий закат, насколько я могла предполагать, хотя все зрячие и сами могли увидеть разлившийся по горизонту оранжевый цвет.
